Пушкин «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях»

Александр Пушкин «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях»

Царь с царицею простился,

В путь-дорогу снарядился,

И царица у окна Села ждать его одна.

Ждёт-пождёт с утра до ночи,

Смотрит в поле, инда очи

Разболелись глядючи

С белой зори до ночи;

Не видать милого друга!

Только видит: вьётся вьюга,

Снег валится на поля,

Вся белёшенька земля.

Девять месяцев проходит,

С поля глаз она не сводит.

Вот в сочельник в самый, в ночь

Бог даёт царице дочь.

Рано утром гость желанный,

День и ночь так долго жданный,

Издалеча наконец

Воротился царь-отец.

На него она взглянула,

Тяжелёшенько вздохнула,

Восхищенья не снесла

И к обедне умерла.

Долго царь был неутешен,

Но как быть? и он был грешен;

Год прошёл, как сон пустой,

Царь женился на другой.

Правду молвить, молодица

Уж и впрямь была царица:

Высока, стройна, бела,

И умом и всем взяла;

Но зато горда, ломлива,

Своенравна и ревнива.

Ей в приданое дано

Было зеркальце одно;

Свойство зеркальце имело:

Говорить оно умело.

С ним одним она была

Добродушна, весела,

С ним приветливо шутила

И, красуясь, говорила:

«Свет мой, зеркальце! Скажи

Да всю правду доложи:

Я ль на свете всех милее,

Всех румяней и белее?»

И ей зеркальце в ответ:

«Ты, конечно, спору нет;

Ты, царица, всех милее,

Всех румяней и белее».

И царица хохотать,

И плечами пожимать,

И подмигивать глазами,

И прищёлкивать перстами,

И вертеться подбочась,

Гордо в зеркальце глядясь.

Но царевна молодая,

Тихомолком расцветая,

Между тем росла, росла,

Поднялась — и расцвела,

Белолица, черноброва,

Нраву кроткого такого.

И жених сыскался ей,

Королевич Елисей.

Сват приехал, царь дал слово,

А приданое готово:

Семь торговых городов

Да сто сорок теремов.

На девичник собираясь,

Вот царица, наряжаясь

Перед зеркальцем своим,

Перемолвилася с ним:

«Я ль, скажи мне, всех милее,

Всех румяней и белее?»

Что же зеркальце в ответ?

«Ты прекрасна, спору нет;

Но царевна всех милее,

Всех румяней и белее».

Как царица отпрыгнёт,

Да как ручку замахнёт,

Да по зеркальцу как хлопнет,

Каблучком-то как притопнет!..

«Ах ты, мерзкое стекло!

Это врёшь ты мне назло.

Как тягаться ей со мною?

Я в ней дурь-то успокою.

Вишь какая подросла!

И не диво, что бела:

Мать брюхатая сидела

Да на снег лишь и глядела!

Но скажи: как можно ей

Быть во всем меня милей?

Признавайся: всех я краше.

Обойди всё царство наше,

Хоть весь мир; мне ровной нет.

Так ли?» Зеркальце в ответ:

«А царевна всё ж милее,

Всё ж румяней и белее».

Делать нечего. Она,

Чёрной зависти полна,

Бросив зеркальце под лавку,

Позвала к себе Чернавку

И наказывает ей,

Сенной девушке своей,

Весть царевну в глушь лесную

И, связав её, живую

Под сосной оставить там

На съедение волкам.

Чёрт ли сладит с бабой гневной?

Спорить нечего. С царевной

Вот Чернавка в лес пошла

И в такую даль свела,

Что царевна догадалась,

И до смерти испугалась,

И взмолилась: «Жизнь моя!

В чём, скажи, виновна я?

Не губи меня, девица!

А как буду я царица,

Я пожалую тебя».

Та, в душе её любя,

Не убила, не связала,

Отпустила и сказала:

«Не кручинься, Бог с тобой».

А сама пришла домой.

«Что? — сказала ей царица, —

Где красавица-девица?»

— «Там, в лесу, стоит одна, —

Отвечает ей она, —

Крепко связаны ей локти;

Попадётся зверю в когти,

Меньше будет ей терпеть,

Легче будет умереть».

И молва трезвонить стала:

Дочка царская пропала!

Тужит бедный царь по ней.

Королевич Елисей,

Помолясь усердно Богу,

Отправляется в дорогу

За красавицей-душой,

За невестой молодой.

Но невеста молодая,

До зари в лесу блуждая,

Между тем всё шла да шла

И на терем набрела.

Ей навстречу пёс, залая,

Прибежал и смолк, играя;

В ворота вошла она,

На подворье тишина.

Пёс бежит за ней, ласкаясь,

А царевна, подбираясь,

Поднялася на крыльцо

И взялася за кольцо;

Дверь тихонько отворилась.

И царевна очутилась

В светлой горнице; кругом

Лавки, крытые ковром,

Под святыми стол дубовый,

Печь с лежанкой изразцовой.

Видит девица, что тут

Люди добрые живут;

Знать, не будет ей обидно.

Никого меж тем не видно.

Дом царевна обошла,

Всё порядком убрала,

Засветила Богу свечку,

Затопила жарко печку,

На полати взобралась

И тихонько улеглась.

Час обеда приближался,

Топот по двору раздался:

Входят семь богатырей,

Семь румяных усачей.

Старший молвил:

«Что за диво!

Всё так чисто и красиво.

Кто-то терем прибирал

Да хозяев поджидал.

Кто же? Выдь и покажися,

С нами честно подружися.

Коль ты старый человек,

Дядей будешь нам навек.

Коли парень ты румяный,

Братец будешь нам названый.

Коль старушка, будь нам мать,

Так и станем величать.

Коли красная девица,

Будь нам милая сестрица».

И царевна к ним сошла,

Честь хозяям отдала,

В пояс низко поклонилась;

Закрасневшись, извинилась,

Что-де в гости к ним зашла,

Хоть звана и не была.

Вмиг по речи те спознали,

Что царевну принимали;

Усадили в уголок,

Подносили пирожок,

Рюмку полну наливали,

На подносе подавали.

От зелёного вина

Отрекалася она;

Пирожок лишь разломила

Да кусочек прикусила,

И с дороги отдыхать

Отпросилась на кровать.

Отвели они девицу

Вверх во светлую светлицу

И оставили одну,

Отходящую ко сну.

День за днём идёт, мелькая,

А царевна молодая

Всё в лесу, не скучно ей

У семи богатырей.

Перед утренней зарёю

Братья дружною толпою

Выезжают погулять,

Серых уток пострелять,

Руку правую потешить,

Сорочина в поле спешить,

Иль башку с широких плеч

У татарина отсечь,

Или вытравить из леса

Пятигорского черкеса,

А хозяюшкой она

В терему меж тем одна

Приберёт и приготовит,

Им она не прекословит,

Не перечат ей они.

Так идут за днями дни.

Братья милую девицу

Полюбили. К ней в светлицу

Раз, лишь только рассвело,

Всех их семеро вошло.

Старший молвил ей: «Девица,

Знаешь: всем ты нам сестрица,

Всех нас семеро, тебя

Все мы любим, за себя

Взять тебя мы все бы рады,

Да нельзя, так Бога ради

Помири нас как-нибудь:

Одному женою будь,

Прочим ласковой сестрою.

Что ж качаешь головою?

Аль отказываешь нам?

Аль товар не по купцам?»

«Ой вы, молодцы честные,

Братцы вы мои родные, —

Им царевна говорит, —

Коли лгу, пусть Бог велит

Не сойти живой мне с места.

Как мне быть? ведь я невеста.

Для меня вы все равны,

Все удалы, все умны,

Всех я вас люблю сердечно;

Но другому я навечно

Отдана. Мне всех милей

Королевич Елисей».

Братья молча постояли

Да в затылке почесали.

«Спрос не грех. Прости ты нас, -

Старший молвил, поклонясь, —

Коли так, не заикнуся

Уж о том». — «Я не сержуся, —

Тихо молвила она, —

И отказ мой не вина».

Женихи ей поклонились,

Потихоньку удалились,

И согласно все опять

Стали жить да поживать.

Между тем царица злая,

Про царевну вспоминая,

Не могла простить её,

А на зеркальце своё

Долго дулась и сердилась;

Наконец об нём хватилась

И пошла за ним, и, сев

Перед ним, забыла гнев,

Красоваться снова стала

И с улыбкою сказала:

«Здравствуй, зеркальце! Скажи

Да всю правду доложи:

Я ль на свете всех милее,

Всех румяней и белее?»

И ей зеркальце в ответ:

«Ты прекрасна, спору нет;

Но живёт без всякой славы,

Средь зелёныя дубравы,

У семи богатырей

Та, что всё ж тебя милей».

И царица налетела

На Чернавку: «Как ты смела

Обмануть меня? и в чём!..»

Та призналася во всём:

Так и так. Царица злая,

Ей рогаткой угрожая,

Положила иль не жить,

Иль царевну погубить.

Раз царевна молодая,

Милых братьев поджидая,

Пряла, сидя под окном.

Вдруг сердито под крыльцом

Пёс залаял, и девица

Видит: нищая черница

Ходит по двору, клюкой

Отгоняя пса. «Постой,

Бабушка, постой немножко, —

Ей кричит она в окошко, —

Пригрожу сама я псу

И кой-что тебе снесу».

Отвечает ей черница:

«Ох ты, дитятко девица!

Пёс проклятый одолел,

Чуть до смерти не заел.

Посмотри, как он хлопочет!

Выдь ко мне». — Царевна хочет

Выйти к ней и хлеб взяла,

Но с крылечка лишь сошла,

Пёс ей под ноги — и лает,

И к старухе не пускает;

Лишь пойдёт старуха к ней,

Он, лесного зверя злей,

На старуху. «Что за чудо?

Видно, выспался он худо, —

Ей царевна говорит, —

На ж, лови!» — и хлеб летит.

Старушонка хлеб поймала;

«Благодарствую, — сказала. —

Бог тебя благослови;

Вот за то тебе, лови!»

И к царевне наливное,

Молодое, золотое

Прямо яблочко летит...

Пёс как прыгнет, завизжит...

Но царевна в обе руки

Хвать — поймала.

«Ради скуки,

Кушай яблочко, мой свет.

Благодарствуй за обед», —

Старушоночка сказала,

Поклонилась и пропала...

И с царевной на крыльцо

Пёс бежит и ей в лицо

Жалко смотрит, грозно воет,

Словно сердце пёсье ноет,

Словно хочет ей сказать:

Брось! — Она его ласкать,

Треплет нежною рукою;

«Что, Соколко, что с тобою?

Ляг!» — и в комнату вошла,

Дверь тихонько заперла,

Под окно за пряжу села

Ждать хозяев, а глядела

Всё на яблоко. Оно

Соку спелого полно,

Так свежо и так душисто,

Так румяно-золотисто,

Будто мёдом налилось!

Видны семечки насквозь...

Подождать она хотела

До обеда, не стерпела,

В руки яблочко взяла,

К алым губкам поднесла,

Потихоньку прокусила

И кусочек проглотила...

Вдруг она, моя душа,

Пошатнулась не дыша,

Белы руки опустила,

Плод румяный уронила,

Закатилися глаза,

И она под образа

Головой на лавку пала

И тиха, недвижна стала...

Братья в ту пору домой

Возвращалися толпой

С молодецкого разбоя.

Им навстречу, грозно воя,

Пёс бежит и ко двору

Путь им кажет. «Не к добру!

Братья молвили, — печали

Не минуем». Прискакали,

Входят, ахнули. Вбежав,

Пёс на яблоко стремглав

С лаем кинулся, озлился,

Проглотил его, свалился

И издох. Напоено

Было ядом, знать, оно.

Перед мёртвою царевной

Братья в горести душевной

Все поникли головой

И с молитвою святой

С лавки подняли, одели,

Хоронить её хотели

И раздумали. Она,

Как под крылышком у сна,

Так тиха, свежа лежала,

Что лишь только не дышала.

Ждали три дня, но она

Не восстала ото сна.

Сотворив обряд печальный,

Вот они во гроб хрустальный

Труп царевны молодой

Положили — и толпой

Понесли в пустую гору,

И в полуночную пору

Гроб её к шести столбам

На цепях чугунных там

Осторожно привинтили,

И решёткой оградили;

И, пред мёртвою сестрой

Сотворив поклон земной,

Старший молвил: «Спи во гробе.

Вдруг погасла, жертвой злобе,

На земле твоя краса;

Дух твой примут небеса.

Нами ты была любима

И для милого хранима —

Не досталась никому,

Только гробу одному».

В тот же день царица злая,

Доброй вести ожидая,

Втайне зеркальце взяла

И вопрос свой задала:

«Я ль, скажи мне, всех милее,

Всех румяней и белее?»

И услышала в ответ:

«Ты, царица, спору нет,

Ты на свете всех милее,

Всех румяней и белее».

За невестою своей

Королевич Елисей

Между тем по свету скачет.

Нет как нет! Он горько плачет,

И кого ни спросит он,

Всем вопрос его мудрен;

Кто в глаза ему смеётся,

Кто скорее отвернётся;

К красну солнцу наконец

Обратился молодец:

«Свет наш солнышко! ты ходишь

Круглый год по небу, сводишь

Зиму с тёплою весной,

Всех нас видишь под собой.

Аль откажешь мне в ответе?

Не видало ль где на свете

Ты царевны молодой?

Я жених ей». — «Свет ты мой, —

Красно солнце отвечало, —

Я царевны не видало.

Знать, её в живых уж нет.

Разве месяц, мой сосед,

Где-нибудь её да встретил

Или след её заметил».

Тёмной ночки Елисей

Дождался в тоске своей.

Только месяц показался,

Он за ним с мольбой погнался.

«Месяц, месяц, мой дружок,

Позолоченный рожок!

Ты встаёшь во тьме глубокой,

Круглолицый, светлоокий,

И, обычай твой любя,

Звёзды смотрят на тебя.

Аль откажешь мне в ответе?

Не видал ли где на свете

Ты царевны молодой?

Я жених ей». — «Братец мой, —

Отвечает месяц ясный, —

Не видал я девы красной.

На стороже я стою

Только в очередь мою.

Без меня царевна, видно,

Пробежала». — «Как обидно!» —

Королевич отвечал.

Ясный месяц продолжал:

«Погоди; об ней, быть может,

Ветер знает. Он поможет.

Ты к нему теперь ступай,

Не печалься же, прощай».

Елисей, не унывая,

К ветру кинулся, взывая:

«Ветер, ветер! Ты могуч,

Ты гоняешь стаи туч,

Ты волнуешь сине море,

Всюду веешь на просторе.

Не боишься никого,

Кроме Бога одного.

Аль откажешь мне в ответе?

Не видал ли где на свете

Ты царевны молодой?

Я жених её». — «Постой, —

Отвечает ветер буйный, —

Там за речкой тихоструйной

Есть высокая гора,

В ней глубокая нора;

В той норе, во тьме печальной,

Гроб качается хрустальный

На цепях между столбов.

Не видать ничьих следов

Вкруг того пустого места,

В том гробу твоя невеста».

Ветер дале побежал.

Королевич зарыдал

И пошёл к пустому месту

На прекрасную невесту

Посмотреть ещё хоть раз.

Вот идёт; и поднялась

Перед ним гора крутая;

Вкруг неё страна пустая;

Под горою тёмный вход.

Он туда скорей идёт.

Перед ним, во мгле печальной,

Гроб качается хрустальный,

И в хрустальном гробе том

Спит царевна вечным сном.

И о гроб невесты милой

Он ударился всей силой.

Гроб разбился. Дева вдруг

Ожила. Глядит вокруг

Изумлёнными глазами,

И, качаясь над цепями,

Привздохнув, произнесла:

«Как же долго я спала!»

И встаёт она из гроба...

Ах!.. и зарыдали оба.

В руки он её берёт

И на свет из тьмы несёт,

И, беседуя приятно,

В путь пускаются обратно,

И трубит уже молва:

Дочка царская жива!

Дома в ту пору без дела

Злая мачеха сидела

Перед зеркальцем своим

И беседовала с ним,

Говоря: «Я ль всех милее,

Всех румяней и белее?»

И услышала в ответ:

«Ты прекрасна, слова нет,

Но царевна всё ж милее,

Всё ж румяней и белее».

Злая мачеха, вскочив,

Об пол зеркальце разбив,

В двери прямо побежала

И царевну повстречала.

Тут её тоска взяла,

И царица умерла.

Лишь её похоронили,

Свадьбу тотчас учинили,

И с невестою своей

Обвенчался Елисей;

И никто с начала мира

Не видал такого пира;

Я там был, мёд, пиво пил,

Да усы лишь обмочил.

Пушкин «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях»

Александр Пушкин «Сказка о мёртвой царевне и о семи богатырях»

Похожие статьи: