Рассказы про школу для 1 класса
Рассказы про первоклассников, 1 класс
Виктор Драгунский «Надо иметь чувство юмора»
Один раз мы с Мишкой делали уроки. Мы положили перед собой тетрадки и списывали. И в это время я рассказывал Мишке про лемуров, что у них большие глаза, как стеклянные блюдечки, и что я видел фотографию лемура, как он держится за авторучку, сам маленький- маленький и ужасно симпатичный. Потом Мишка говорит: — Написал? Я говорю:
— Ты мою тетрадку проверь, — говорит Мишка, — а я — твою.
И мы поменялись тетрадками.
И я как увидел, что Мишка написал, так сразу стал хохотать.
Гляжу, а Мишка тоже покатывается, прямо синий стал.
Я говорю:
— Ты чего, Мишка, покатываешься?
А он:
— Я покатываюсь, что ты неправильно списал! А ты чего?
Я говорю:
— А я то же самое, только про тебя. Гляди, ты написал: «Наступили мозы». Это кто такие — «мозы»?
Мишка покраснел:
— Мозы — это, наверно, морозы. А ты вот написал: «Натала зима». Это что такое?
— Да, — сказал я, — не «натала», а «настала». Ничего не попишешь, надо переписывать. Это всё лемуры виноваты.
И мы стали переписывать.
А когда переписали, я сказал:
— Давай задачи задавать!
— Давай, — сказал Мишка.
В это время пришёл папа.
Он сказал:
— Здравствуйте, товарищи студенты...
И сел к столу.
Я сказал:
— Вот, папа, послушай, какую я Мишке задам задачу: вот у меня есть два яблока, а нас трое, как разделить их среди нас поровну?
Мишка сейчас же надулся и стал думать. Папа не надувался, но тоже задумался. Они думали долго.
Я тогда сказал:
— Сдаёшься, Мишка?
Мишка сказал:
— Сдаюсь!
Я сказал:
— Чтобы мы все получили поровну, надо из этих яблок сварить компот. — И стал хохотать: — Это меня тётя Мила научила!..
Мишка надулся ещё больше. Тогда папа сощурил глаза и сказал:
— А раз ты такой хитрый, Денис, дай-ка я задам тебе задачу.
— Давай задавай, — сказал я.
Папа походил по комнате.
— Ну слушай, — сказал он. — Один мальчишка учится в первом классе «В». Его семья состоит из четырёх человек. Мама встаёт в семь часов и тратит на одевание десять минут. Зато папа чистит зубы пять минут. Бабушка ходит в магазин столько, сколько мама одевается плюс папа чистит зубы. А дедушка читает газеты, сколько бабушка ходит в магазин минус во сколько встаёт мама.
Когда они все вместе, они начинают будить этого мальчишку из первого класса «В». На это уходит время чтения дедушкиных газет плюс бабушкино хождение в магазин. Когда мальчишка из первого класса «В» просыпается, он потягивается столько времени, сколько одевается мама плюс папина чистка зубов. А умывается он, сколько дедушкины газеты, делённые на бабушку. На уроки он опаздывает на столько минут, сколько он потягивается плюс умывается минус мамино вставание, умноженное на папины зубы. Спрашивается: кто же этот мальчишка из первого «В» и что ему грозит, если это будет продолжаться? Всё!
Тут папа остановился посреди комнаты и стал смотреть на меня.
А Мишка захохотал во всё горло и стал тоже смотреть на меня.
Они оба на меня смотрели и хохотали.
Я сказал:
— Я не могу сразу решить эту задачу, потому что мы ещё этого не проходили.
И больше я не сказал ни слова, а вышел из комнаты, потому что я сразу догадался, что в ответе этой задачи получится лентяй и что такого скоро выгонят из школы. Я вышел из комнаты в коридор и залез за вешалку и стал думать, что если это задача про меня, то это неправда, потому что я всегда встаю довольно быстро и потягиваюсь совсем недолго, ровно столько, сколько нужно. И ещё я подумал, что если папе так хочется на меня выдумывать, то, пожалуйста, я могу уйти из дома прямо на целину. Там работа всегда найдется, там люди нужны, особенно молодёжь. Я там буду покорять природу, и папа приедет с делегацией на Алтай, увидит меня, и я остановлюсь на минутку, скажу: «Здравствуй, папа!» — и пойду дальше покорять.
А он скажет: «Тебе привет от мамы...»
А я скажу: «Спасибо... Как она поживает?»
А он скажет: «Ничего».
А я скажу: «Наверно, она забыла своего единственного сына? »
А он скажет: «Что ты, она похудела на тридцать семь кило! Вот как скучает!»
А что я ему скажу дальше, я не успел придумать, потому что на меня упало пальто и папа вдруг прилез за вешалку.
Он меня увидел и сказал:
— Ах, ты вот он где! Что у тебя за такие глаза? Неужели ты принял эту задачу на свой счёт?
Он поднял пальто и повесил его на место и сказал дальше:
— Я это всё выдумал. Такого мальчишки и на свете-то нет, не то что в вашем классе!
И папа взял меня за руки и вытащил из-за вешалки.
Потом ещё раз поглядел на меня пристально и улыбнулся:
— Надо иметь чувство юмора, — сказал он мне, и глаза у него стали весёлые-весёлые. —
А ведь это смешная задача, правда? Ну! Засмейся!
И я засмеялся. И он тоже.
И мы пошли в комнату.
Виктор Драгунский «Живой уголок»
Перед концом урока наша учительница, Раиса Ивановна, сказала:
— Ну, поздравляю вас, ребята! Школьный совет постановил устроить в нашей школе живой уголок. Такой маленький зоосад.
Вы будете сами ухаживать и наблюдать за животными...
Я так и подпрыгнул!
Это ведь очень интересно!
Я сказал:
— А где будет помещаться живой уголок?
— На третьем этаже, — ответила Раиса Ивановна, — возле учительской...
— А как же, — говорю я, — зубробизон взойдет на третий этаж?
— Какой зубробизон? — спросила Раиса Ивановна.
— Лохматый, — сказал я, — с рогами и хвостом.
— Нет, — сказала Раиса Ивановна, — зубробизона у нас не будет, а будут мелкие ёжики, птички, рыбки и мышки. И пусть каждый из вас принесёт такое мелкое животное в наш живой уголок. До свиданья!
И я пошёл домой, а потом во двор, и всё думал, как бы завести у нас в живом уголке лося, яка или хотя бы бегемота, они такие красивые...
Но тут прибежал Мишка Слонов и как закричит:
— На Арбате в зоомагазине дают белых мышей!!!
Я ужасно обрадовался и побежал к маме.
— Мама, — кричу я ей, — мама, кричи ура! На Арбате дают белых мышей.
Мама говорит:
— Кто даёт, кому, зачем и почему я должна кричать ура?
Я говорю:
— В зоомагазине дают, для живых уголков, дай мне денег, пожалуйста!
Мама взялась за сумочку и говорит:
— А зачем вам для живого уголка именно белые мыши? А почему вам не годятся простые серенькие мышата?
— Ну что ты, мама, — сказал я, — какое может быть сравнение? Серые мышки — это как простые, а белые — вроде диетические, понимаешь?
Тут мама шлёпнула меня небольно, дала денег, и я припустился в магазин. Там уже народу видимо-невидимо. Конечно, это понятно, потому что, известно, кто же не любит белых мышей?! Поэтому в магазине была давка, и Мишка Слонов стал у прилавка следить, чтобы больше двух мышей в одни руки не отпускали.
Но всё-таки мне не повезло!
Перед самым моим носом мыши кончились. Ведь это одно расстройство! Я не могу себе позволить покупать мышей на рынке, там за них с меня три шкуры сдерут.
Я говорю продавщице:
— Когда будут ещё мыши?
А она:
— Когда с базы пришлют. В четвёртом квартале, думаю, подкинут.
Я говорю:
— Плохо вы снабжаете население мышками первой необходимости.
И ушёл. И стал худеть от расстройства.
А мама, как увидела моё выражение лица, всплеснула руками и говорит:
— Не расстраивайся, Денис, из-за мышей. Нету и не надо! Пойдём купим тебе рыбку! Для первоклассника самое хорошее дело — рыбка! Ты какую хочешь, а?
Я говорю:
— Нильского крокодила!
— А если поменьше? — говорит мама.
— Тогда моллинезию! — говорю я. — Молли- незия — это маленькая такая рыбка, величиной с пол спички.
И мы вернулись в магазин.
Мама говорит:
— Почем у вас эти моллинезии? Я хочу купить десяточек таких малюток, для живого уголка!
А продавщица говорит:
— Полтора рубля штучка!
Мама взялась за голову.
— Это, — сказала мама, — я и представить себе не могла! Пойдём, сынок, домой.
— А моллинезии, мама?
— Не нужно их нам, — говорит мама. — Они кусаются. Пойдём-ка, и вместо одной такой малявки купим огромного судака или зеркального карпа, приготовим его в сметане, позовём Мишу и будем пировать. А моллинезии, ну их, они кусаются...
Но всё-таки, скажите, что мне принести в живой уголок? Мыши кончились, а рыбки кусаются... Одно расстройство!
Владимир Железников "Голубая Катя"
Теперь, когда я вспоминаю об этом, мне всё кажется пустяком. Но тогда я здорово переживал и считал себя предателем. Хуже нет, когда ты сам себя считаешь предателем.
Но лучше я расскажу всё по порядку.
Значит, мы жили с сестрой в одной комнате. Сначала это была моя комната, но, когда Катька подросла, её подселили ко мне.
Конечно, мне это не понравилось. Ведь она была младше меня на целых пять лет.
— Только попробуй что-нибудь тронь у меня! — сказал я. — Сразу вылетишь.
— Я не трону, — прошептала Катька.
Она стояла на пороге моей комнаты, прижимая к груди куклу.
— Этого ещё не хватало! — сказал я. — Здесь не детский сад.
Я думал, Катька начнёт меня уговаривать, чтобы я впустил её с куклой, но она молча убежала.
— Как тебе не стыдно! — сказала мама. — Видишь, она к тебе тянется. Она тебя любит, а ты...
Я недовольно хмыкнул. Я не переносил нежностей.
— Честное слово, Вадик, я ничего не трону. — Катька вернулась уже без куклы. — Честное- пречестное.
— Я тебе не Вадик, — сказал я, — а Вадим.
До этого дня я мало её замечал, зато теперь стал аккуратно придираться: искал повод, чтобы от неё избавиться.
Но она была тише воды ниже травы: не таскала моих книг, не трогала тетрадей. Ни разу не прикоснулась к коллекции марок!
Стыдно признаться, но я подглядывал за ней.
Как-то я вернулся из школы раньше обычного, подкрался к дверям нашей комнаты и увидел около моего стола Катьку и её дружка Яшу.
Вот-вот они должны были нарушить мой запрет, вот-вот чья-нибудь рука, Катькина или Яшина, должна была протянуться к моему столу. И я с криком: «А-а-а, попались, голубчики!» — готов был ворваться в комнату.
Но Катька вовремя спохватилась и отвела Яшу в свой угол.
— Ты ничего не трогай, — сказала она строго. — Вадик не разрешает.
— А почему? — удивился Яша.
— Это не твоего ума дело, — ответила Катька. — Лучше поиграем в кубики.
— В кубики надоело, — сказал Яша.
— Ну тогда давай в вопросы и ответы.
— Давай, — согласился Яша.
— Кто самый сильный из всех мальчишек? — спросила Катька.
— Вадька, — привычно ответил Яша.
— Сколько раз я тебе говорила, что не Вадька, а Вадим! — возмутилась Катька.
— Ты сама называешь его так, — возразил Яша.
— Так то я. Он мой брат, — ответила Катька и спросила: — А кто быстрее всех бегает в нашем дворе?
— Вадим, — выдавил Яша.
— Когда мы вырастем, то будем вместе путешествовать.
— А где вы будете путешествовать? — спросил Яша.
— Сначала мы поедем в Южную Америку, — сказала Катя. — В эти... в леса, которые называются «джунгли».
— Там дикие звери, — сказал Яша.
— Да, — тихо и мечтательно ответила Катька. — Там тигры, леопарды и гремучие змеи. Но мы с Вадиком ничего не будем бояться.
* * *
Собственно, эта история началась, когда мы вернулись с дачи.
В тот год Катька должна была идти в первый класс, и поэтому мы вернулись в город раньше обычного. Надо было успеть подготовить её к школе.
Только мы приехали с дачи и разгрузили вещи и мама тут же впопыхах убежала на работу, как в дверь позвонили. Я открыл и остолбенел. Думал, мама вернулась, а передо мной — Свиридова. Моя
Она раньше никогда не заходила, хотя жила в нашем подъезде.
— Здравствуйте, сказала Свиридова.
Она здорово изменилась, загорела и выросла.
— Привет, — ответил я.
— К вам можно?
— Конечно, — ответил я.
Мы прошли в комнату, и Свиридова села в кресло, положив ногу на ногу.
— Я видела из окна, как вы приехали, — сказала Свиридова. — И решила зайти к тебе. Никто из наших ещё не вернулся.
Тут в комнату вошла Катька, поздоровалась, выразительно прошептала:
— Вадик! — и показала глазами.
Я посмотрел, и мне стало нехорошо.
В самом центре комнаты стоял Катькин горшок. Я загородил его и подтянул слегка ногой к дивану. А в горшке лежали какие-то драгоценные камни, которые Катька привезла с дачи. И они грохнули.
Свиридова посмотрела на мои ноги, но, по- моему, горшка не увидела.
— Нина, а ты где была? — спросила Катька елейным голоском у Свиридовой. Видно, она решила её отвлечь.
— В пионерском лагере, — ответила Свиридова. — Жалко, что тебя с нами не было, Вадик.
А я в это время снова двинул горшок к дивану, но не рассчитал: горшок перевернулся, камни посыпались на пол, а моя нога угодила прямо в горшок.
Свиридова громко рассмеялась, и я тоже начал хохотать и ударил по горшку, как по футбольному мячу.
Свиридова совсем закатилась, и Катька тоже начала смеяться. А я на неё разозлился. Её горшок, а она ещё смеётся.
— Вот что, горшечница, — сказал я Катьке, — бери сей предмет и выкатывайся.
Катька вся сжалась, но не уходила.
Теперь это стыдно вспоминать. А тогда я так разозлился, что схватил этот проклятый горшок, стал совать его Катьке в руки и кричал:
— Возьми, возьми и проваливай!
У Катьки задроясали губы, но она сдержалась, не заплакала, взяла у меня горшок и вышла из комнаты.
Свиридова после этого тут же ушла, и я остался один.
Не знаю, сколько я так сидел, но, когда вышел из комнаты, Катьки дома не было. Сначала я решил, что она спряталась, и я позвал её, притворяясь, что ничего такого особенного не случилось:
— Кать, отзовись, а то влетит!
Никто не ответил. В квартире было тихо.
Я вышел на лестничную площадку и снова несколько раз окликнул Катьку.
Никакого ответа.
Выбежал во двор и спросил у старушек, которые там сидели, не видели ли они Катьку. Они ответили, что не видели.
Побежал обратно домой, ругая её на ходу: «Ну, попадись мне только, мелюзга, я тебе покажу! »
Я всё ещё сам себя обманывал, что ничего особенного не произошло.
Когда я ехал в лифте, то подумал, что сейчас увижу её около наших дверей. Зажмурил глаза, думаю: «Открою, когда Катька меня окликнет». Лифт остановился, но Катьки не было.
Походил по комнате, выглянул в окно, покричал её. «Подумаешь, какая обидчивая, даже пошутить нельзя». Тут мне стало легче: оказывается, я не по злобе на неё кричал, а просто шутил. А она, глупая, не поняла.
Прошёл час. Катька не возвращалась.
Снова выскочил во двор. Обегал все закоулки, бегал, как загнанная лошадь, не переводя дыхания. Наконец наскочил на Яшу.
— А где Катька? — спросил я.
— Не знаю, — неохотно ответил Яша и как-то странно покрутил головой.
— А чего ты головой крутишь?
— Это от волнения, — сказал Яша.
— От волнения? — От страха у меня ноги задрожали. — Где Катька, я спрашиваю?
— Ушла, — прошептал Яша.
— Куда? — спросил я.
— Обиделась она на тебя, — сказал Яша.
— Подумаешь, какая недотрога! — закричал я. — А когда я её в коляске катал, она не обижалась? А когда я её на спине таскал, не обижалась?
— Не знаю, — ответил Яша. — Только она совсем ушла.
— А в какую сторону? — спросил я.
— Не знаю, — неуверенно ответил Яша.
— Яша, — сказал я. — Это не та тайна, которую надо сохранять.
Я боялся, что он не поймёт моих слов, но он понял, что я был прав.
— В ту сторону, — ответил Яша, — где магазин «Детский мир».
Я бросился на улицу, но, не добежав до ворот, вернулся. Надо было срочно позвонить маме, а мамин телефон на работе был, как назло, занят.
И тут раздался звонок в дверь.
Открыл дверь и вижу: стоит моя Катька живёхонькая. Её чужая женщина привела. Я от радости даже «спасибо» ей не сказал.
— Это ваша, такая голубая? — спросила женщина.
У Катьки в косах были голубые ленты, она поэтому и назвала её голубой.
— Моя, — ответил я.
Раньше я никогда не называл Катьку «моей».
— Не твоя, — ответила Катька, — а мамина и папина.
Женщина ушла, а у меня вдруг к горлу подступил комок, и я заревел.
— Дура! — кричал я сквозь слёзы. — Несчастная дура, дура, дура!
А она взяла свою куклу и стала её переодевать. Она стояла ко мне спиной, и я видел её тоненькую шею и несчастные хвостики-косички и ревел белугой.
С этого дня Катька перестала меня замечать. Я пробовал к ней подлизываться, шутил, спрашивал, бывало: «А кто самый сильный среди наших мальчишек?»
Но она только упрямо поджимала губы и ничего не отвечала. Утром первого сентября Катьку одели в новую форму. По-моему, она была красавицей. Я улыбнулся ей и подмигнул. Жалкая улыбочка у меня вышла.
В это время мама вдруг сказала:
— Вадик, придётся тебе проводить Катю в школу.
Я пробурчал что-то неясное в ответ, дожидаясь, что Катька сейчас откажется от такого предложения. Но Катька молчала.
Я поднял на неё глаза.
Она смотрела на меня строго, по-взрослому, исподлобья, но молчала.
И тогда я небрежной походочкой пошёл к выходу, открыл двери и оглянулся. Катька шла следом.
Так мы и вышли во двор: впереди я, позади она.
Банты у неё в косах были невероятных размеров. Ну и пусть их! Я теперь готов был простить ей всё на свете: и банты, и куклы. Я даже готов был подарить ей свою коллекцию марок.
— Вадик! — крикнула мама из окна. — Возьми Катю за руку.
«Боже мой, — подумал я, — бедная мама, она не знает, что её милая Катенька одна целых три часа прогуливалась по городу. Хорошо, что мир не без добрых людей, а то неизвестно, сколько бы нам пришлось её искать».
«Это ваша, такая голубая?» — спросила та женщина.
Голубая Катька. Смешно.
А если я её сейчас возьму за руку, она, пожалуй, ущипнёт меня, а то и укусит. Я стоял ещё задравши голову кверху, когда почувствовал в своей руке Катькину тёплую ладошку.
Владимир Железников «История с азбукой»
(После уроков )
После уроков я зашёл в первый класс. Я бы не стал к ним заходить, но соседка поручила присмотреть за её сыном. Всё-таки первое сентября — первый школьный день.
Заскочил, а в классе уже пусто. Все ушли. Ну, хотел повернуться и идти. И вдруг вижу: на последней парте сидит какая-то кнопка, из-за парты
её почти не видно. Это была девочка, а совеем не мальчик, которого я искал. Как полагалось первоклашкам, она была в белом переднике и с белыми бантами, ровно в десять раз больше её головы.
Странно, что она сидела одна. Все ушли домой и, может быть, уже едят там бульоны и молочные кисели и рассказывают родителям чудеса про школу, а эта сидит неизвестно чего ждёт.
— Девочка, — говорю, — почему не идёшь домой?
Никакого внимания.
— Может быть, потеряла что-нибудь?
Молчит и сидит, как статуя, не шелохнётся.
Что делать, не знаю. Уйти вроде неудобно.
Подошёл к доске, придумываю, как расшевелить эту «статую», а сам потихоньку рисую на доске мелом. Нарисовал первоклашку, который пришёл из школы и обедает.
Потом его отца, мать и двух бабушек. Он жуёт, уплетает за обе щеки, а они ему смотрят в рот. Получилась забавная картинка.
— А мы с тобой, — говорю, — голодные. Не пора ли и нам домой?
— Нет, — отвечает. — Я домой не пойду.
— Что же, ночевать здесь будешь?
— Не знаю.
Голос у неё жалобный, тоненький. Комариный писк, а не голос.
Я оглянулся на свою картину, и в животе у меня заурчало. Есть захотелось.
Ну её, эту ненормальную. Вышел из класса и пошёл. Но тут меня совесть заела, и я вернулся.
— Ты, — говорю, — если не скажешь, зачем здесь сидишь, я сейчас вызову школьного врача. А он раз-два: «скорая помощь», сирена — и ты в больнице.
Решил напугать её.
Я этого врача сам боюсь. Вечно он: «Дыши, не дыши», — и градусник суёт под мышку. Холодный, как сосулька.
— Ну и хорошо. Поеду в больницу.
Честное слово, она была ненормальная.
— Можешь ты сказать, — закричал я, — что у тебя случилось?!
— Меня брат ждёт. Вон во дворе сидит.
Я выглянул во двор.
Действительно, там на скамейке сидел маленький мальчик.
— Ну и что же?
— А то, что я ему обещала сегодня все буквы выучить.
— Сильна ты обещать, — сказал я. — В один день всю азбуку?! Может быть, ты тогда школу закончишь в один год? Сильна врать!
— Я не врала, я просто не знала.
Вижу, сейчас она заплачет. Глаза опустила и головой как-то непонятно вертит.
— Буквы учат целый год. Это непростое дело.
— У нас папа с мамой уехали далеко, а Серёжа, мой брат, сильно скучает. Он просил бабушку, чтобы она написала им от него письмо, а у неё всё нет свободного времени. А я ему сказала: вот пойду в школу, выучу буквы, и напишем маме и папе письмо. А он мальчикам во дворе рассказал. А мы сегодня весь день палки писали.
Сейчас она должна была заплакать.
— Палки, — говорю, — это хорошо, это замечательно! Из палок можно сложить буквы. — Я подошёл к доске и написал букву «А». Печатную. — Это буква «А». Она из трёх палок. Буква-шалашик.
Вот уж никогда не думал, что буду учителем. Но надо было отвлечь её, чтобы не заплакала.
— А теперь, — говорю, — пойдём к твоему брату, и я ему всё объясню.
Мы вышли во двор и направились к её брату.
Шли, как маленькие, за руки. Она сунула мне свою ладошку в руку. Мягкая у неё ладошка, пальцы подушечками, и тёплая.
Вот, думаю, если кто-нибудь из ребят увидит — засмеют. Но не бросишь же её руку — человек ведь...
А этот печальный рыцарь Серёжа сидит и болтает ногами. Делает вид, что нас не видит.
— Слушай, — говорю, — старина. Как бы тебе это объяснить. Ну, в общем, чтобы выучить азбуку, нужно учиться целый год. Это не такое лёгкое дело.
— Значит, не выучила? — Он вызывающе посмотрел на сестру. — Нечего было обещать.
— Мы писали палки весь день, — с отчаянием сказала девочка. — А из палок складываются буквы.
Но он не стал её слушать.
Сполз со скамейки, низко опустил голову и поплёлся утиной походочкой.
Меня он просто не замечал. И мне надоело. Вечно я впутывался в чужие дела.
— Я выучила букву «А». Она пишется шалашиком! — крикнула девочка в спину брату.
Но он даже не оглянулся.
Тогда я догнал его.
— Слушай, — говорю, — ну чем она виновата? Наука — сложное дело. Пойдёшь в школу, сам узнаешь. Думаешь, Гагарин или Титов в один день всю азбуку одолели? Тоже ой-ой как попотели. А у тебя и руки опустились.
— Я весь день на память письмо маме сочинял, — сказал он.
У него было такое печальное лицо, и я подумал, что зря родители не взяли его, раз он так скучает. Собрались ехать в Сибирь, бери и детей с собой. Они не испугаются далёких расстояний или злых морозов.
— Боже мой, какая трагедия, — говорю. — Я сегодня приду к вам после обеда и всё изображу на бумаге под твою диктовку в лучшем виде.
— Вот хорошо! — сказала девочка. — Мы живём в этом доме, за железной изгородью. Правда, Серёжа, хорошо?
— Ладно, — ответил Серёжа. — Я буду ждать.
Я видел, как они вошли во двор и их фигурки замелькали между железными прутьями забора и кустами зелени. И тут я услышал громкий, ехидный такой мальчишеский голос:
— Серёжка, ну что, выучила твоя сестра все буквы?
Я видел, что Серёжа остановился, а сестра его вбежала в подъезд.
— Выучить азбуку, знаешь сколько надо учиться? — сказал Серёжа. — Надо учиться весь год.
— Значит, плакали ваши письма, — сказал мальчишка, — и плакала ваша Сибирь.
— Ничего не плакала, — ответил Серёжа. — У меня есть друг, он уже давно учится не в первом классе; он сегодня придёт к нам и напишет письмо.
— Всё ты врёшь, — сказал мальчишка. — Ох и силён ты заливать! Ну, как зовут твоего друга, как?
Наступило молчание.
Ещё минута, и должен был раздаться победный, торжествующий возглас ехидного мальчишки, но я не позволил этому случится. Нет, это было не в моём характере.
Я влез на каменный фундамент забора и просунул голову между прутьями.
— Между прочим, его зовут Юркой, — сказал я, — есть такое всемирно известное имя.
У этого мальчишки от неожиданности открылся рот, как у гончей, когда она упускает зайца.
А Серёжка ничего не сказал. Он был не из тех, кто бил лежачих.
А я спрыгнул на землю и пошёл домой.
Не знаю почему, но настроение у меня было хорошее. Весело на душе, и всё. Отличное было настроение. Даже петь хотелось.
Ирина Пивоварова «О чём думает моя голова»
Если вы думаете, что я учусь хорошо, вы ошибаетесь. Я учусь неважно. Почему-то все считают, что я способная, но ленивая.
Я не знаю, способная я или не способная. Но только я точно знаю, что я не ленивая. Я по три часа сижу над задачами.
Вот, например, сейчас я сижу и изо всех сил хочу решить задачу. А она не решается.
Я говорю маме:
— Мам, а у меня задачка не получается.
— Не ленись, — говорит мама. — Подумай хорошенько, и всё получится. Только хорошенько подумай!
Она уходит по делам. А я беру голову обеими руками и говорю ей:
— Думай, голова. Думай хорошенько... «Из пункта А в пункт Б вышли два пешехода...» Голова, ты почему не думаешь? Ну, голова, ну, думай, пожалуйста! Ну что тебе стоит!
За окном плывёт облачко. Оно лёгонькое, как пух. Вот оно остановилось. Нет, плывёт дальше.
Голова, о чём ты думаешь?! Как тебе не стыдно!!! «Из пункта А в пункт Б вышли два пешехода...» Люська, наверное, тоже вышла. Она уже гуляет. Если бы она подошла ко мне первая, я бы её, конечно, простила. Но разве она подойдёт, такая вредина?!
«...Из пункта А в пункт Б...» Нет, она не подойдёт. Наоборот, когда я выйду во двор, она возьмёт под руку Лену и будет с ней шептаться. Потом она скажет: «Лен, пошли ко мне, у меня что-то есть». Они уйдут, а потом сядут на подоконник и будут смеяться и грызть семечки.
«...Из пункта А в пункт Б вышли два пешехода...» А я что сделаю?.. А я тогда позову Колю, Петьку и Павлика играть в лапту. А она что сделает? Ага, она поставит пластинку «Три толстяка». Да так громко, что Коля, Петька и Павлик услышат и побегут просить её, чтобы она дала им послушать. Сто раз слушали, всё им мало! И тогда Люська закроет окно, и они там все будут слушать пластинку.
«...Из пункта А в пункт... в пункт...» А я тогда возьму и запульну чем-нибудь прямо в её окно. Стекло — дзинь! — и разлетится. Пусть знает.
Так. Я уже устала думать. Думай не думай — задача не получается. Просто ужас какая задачка трудная!
Вот погуляю немножко и снова стану думать.
Я закрыла задачник и выглянула в окно. Во дворе гуляла одна Люська. Она прыгала в классики. Я вышла во двор и села на лавочку. Люська на меня даже не посмотрела.
— Серёжка! Витька! — закричала сразу Люська. — Идёмте в лапту играть!
Братья Кармановы выглянули в окно.
— У нас горло, — хрипло сказали оба брата. — Нас не пустят.
— Лена! — закричала Люська. — Лен! Выходи!
Вместо Лены выглянула её бабушка и погрозила Люське пальцем.
— Павлик! — закричала Люська.
В окне никто не появился.
— Пе-еть-ка-а! — надсаживалась Люська.
— Девочка, ну что ты орёшь?! — высунулась из форточки чья-то голова. — Больному человеку отдохнуть не дают! Покоя от вас нет! — И голова всунулась обратно в форточку.
Люська украдкой посмотрела на меня и покраснела как рак. Она подёргала себя за косичку. Потом сняла с рукава нитку.
Потом посмотрела на дерево и сказала:
— Люсь, давай в классики.
— Давай, — сказала я.
Мы попрыгали в классики, и я пошла домой решать свою задачу.
Только я села за стол, пришла мама:
— Ну, как задачка?
— Не получается.
— Но ведь ты уже два часа над ней сидишь! Это просто ужас что такое! Задают детям какие-то головоломки!.. Ну давай показывай свою задачу! Может, у меня получится? Я всё-таки институт кончала. Так. «Из пункта А в пункт Б вышли два пешехода...» Постой, постой, что-то эта задача мне знакома! Послушай, да ведь вы её в прошлый раз вместе с папой решили! Я прекрасно помню!
— Как? — удивилась я. — Неужели? Ой, правда, ведь это сорок пятая задача, а нам сорок шестую задали.
Тут мама страшно рассердилась.
— Это возмутительно! — сказала мама. — Это неслыханно! Это безобразие! Где твоя голова?!
О чём она только думает?!
Ирина Пивоварова «Сочинение»
Однажды нам велели написать в классе сочинение на тему «Я помогаю маме».
Я взяла ручку и стала писать:
«Я всегда помогаю маме. Я подметаю пол и мою посуду. Иногда я стираю носовые платки».
Больше я не знала, что писать. Я посмотрела на Люську. Она так и строчила в тетрадке.
Тут я вспомнила, что один раз постирала свои чулки, и написала:
«Ещё я стираю чулки и носки».
Больше я уж совсем не знала, что писать. Но нельзя же сдавать такое короткое сочинение!
Тогда я написала:
«Ещё я стираю майки, рубашки и трусы».
Я посмотрела вокруг. Все писали и писали. Интересно, о чём они пишут? Можно подумать, что они с утра до ночи помогают маме!
А урок всё не кончался. И мне пришлось продолжать:
«Ещё я стираю платья, своё и мамино, салфетки и покрывало».
А урок всё не кончался и не кончался. И я написала:
«А ещё я люблю стирать занавески и скатерти».
И тут наконец зазвенел звонок!
...Мне поставили «пять». Учительница читала моё сочинение вслух. Она сказала, что моё сочинение ей понравилось больше всех. И что она прочтёт его на родительском собрании.
Я очень просила маму не ходить на родительское собрание. Я сказала, что у меня болит горло. Но мама велела папе дать мне горячего молока с мёдом и ушла в школу.
Наутро за завтраком состоялся такой разговор.
Мама. А ты знаешь, Сёма, оказывается, наша дочь замечательно пишет сочинения!
Папа. Меня это не удивляет. Сочинять она всегда умела здорово.
Мама. Нет, в самом деле! Я не шучу! Вера Евстигнеевна её хвалит. Её очень порадовало, что наша дочь любит стирать занавески и скатерти.
Папа. Что-о?!
Мама. Правда, Сёма, это прекрасно? — Обращаясь ко мне: — Почему же ты мне раньше никогда в этом не признавалась?
— А я стеснялась, — сказала я. — Я думала, ты мне не разрешишь.
— Ну что ты! — сказала мама. — Не стесняйся, пожалуйста! Сегодня же постирай наши занавески. Вот хорошо, что мне не придётся тащить их в прачечную!
Я вытаращила глаза.
Занавески были огромные. Десять раз я могла в них завернуться! Но отступать было поздно.
Я мылила занавески по кусочкам. Пока я намыливала один кусочек, другой совсем размыливался. Я просто измучилась с этими кусочками! Потом я по кусочкам полоскала занавески в ванной. Когда я кончала выжимать один кусочек, в него снова заливалась вода из соседних кусочков.
Потом я залезла на табуретку и стала вешать занавески на верёвку.
Ну, это было хуже всего! Пока я натягивала на верёвку один кусок занавески, другой сваливался на пол. И в конце концов вся занавеска упала на пол, а я упала на неё с табуретки.
Я стала совсем мокрая — хоть выжимай!
Занавеску пришлось снова тащить в ванную. Зато пол на кухне заблестел как новенький.
Целый день из занавесок лилась вода.
Я поставила под занавески все кастрюли и сковородки, какие у нас были. Потом поставила на пол чайник, три бутылки и все чашки с блюдцами. Но вода всё равно заливала кухню.
Как ни странно, мама осталась довольна.
— Ты замечательно выстирала занавески! — сказала мама, расхаживая по кухне в галошах. — Я и не знала, что ты такая способная! Завтра ты будешь стирать скатерть...
Виктор Голявкин «Как я под партой сидел»
Только к доске отвернулся учитель, а я раз — и под парту.
Как заметит учитель, что я исчез, ужасно, наверное, удивится.
Интересно, что он подумает?
Станет спрашивать у всех, куда я делся, — вот смеху-то будет!
Уже пол-урока прошло, а я всё сижу. «Когда же, — думаю, — он увидит, что меня в классе нет?» А под партой трудно сидеть. Спина у меня заболела даже. Попробуй-ка так просиди!
Кашлянул я — никакого внимания. Не могу больше сидеть. Да ещё Сережка мне в спину ногой все время тычет.
Не выдержал я. Не досидел до конца урока.
Вылезаю и говорю:
— Извините, Петр Петрович...
Учитель спрашивает:
— В чём дело? Ты к доске хочешь?
— Нет, извините меня, я под партой сидел...
— Ну и как, там удобно сидеть, под партой? Ты сегодня сидел очень тихо. Вот так бы всегда на уроках.
Похожие статьи:
В. Голявкин «Крути снежные вертя»
Нет комментариев. Ваш будет первым!