Сказки зарубежных писателей для детей дошкольников 4-5 лет

Литературные сказки для детей средней группы детского сада

Андерсен Ганс Христиан «Дикие лебеди»

Далеко-далеко, в той стране, куда улетают от нас на зиму ласточки, жил король. У него было одиннадцать сыновей и одна дочка, Элиза.

Одиннадцать братьев-принцев уже ходили в школу; на груди у каждого красовалась звезда, а сбоку гремела сабля; писали они на золотых досках алмазными грифелями и отлично умели читать, хоть по книжке, хоть наизусть — всё равно. Сразу было слышно, что читают настоящие принцы! Сестрица их Элиза сидела на скамеечке из зеркального стекла и рассматривала книжку с картинками, за которую было заплачено полкоролевства.

Да, хорошо жилось детям, только недолго!

Отец их, король той страны, женился на злой королеве, которая невзлюбила бедных детей. Им пришлось испытать это в первый же день: во дворце шло веселье, и дети затеяли игру в гости, но мачеха вместо разных пирожных и печёных яблок, которых они всегда получали вдоволь, дала им чайную чашку песку и сказала, что они могут представить себе, будто это угощение.

Через неделю она отдала сестрицу Элизу на воспитание в деревню каким-то крестьянам, а прошло ещё немного времени, и она успела столько наговорить королю о бедных принцах, что он больше и видеть их не хотел.

— Летите-ка подобру-поздорову на все четыре стороны! — сказала злая королева. — Летите большими птицами без голоса и промышляйте о себе сами!

Но она не могла сделать им такого зла, как бы ей хотелось, — они превратились в одиннадцать прекрасных диких лебедей, с криком вылетели из дворцовых окон и понеслись над парками и лесами.

Было раннее утро, когда они пролетали мимо избы, где спала ещё крепким сном их сестрица Элиза. Они принялись летать над крышей, вытягивали свои гибкие шеи и хлопали крыльями, но никто не слышал и не видел их; так им пришлось улететь ни с чем. Высоковысоко взвились они к самым облакам и полетели в большой тёмный лес, что тянулся до самого моря.

Бедняжечка Элиза стояла в крестьянской избе и играла зелёным листочком — других игрушек у неё не было; она проткнула в листе дырочку, смотрела сквозь неё на солнышко, и ей казалось, что она видит ясные глаза своих братьев; когда же тёплые лучи солнца скользили по её щеке, она вспоминала их нежные поцелуи.

Дни шли за днями, один как другой. Колыхал ли ветер розовые кусты, росшие возле дома, и шептал розам: «Есть ли кто-нибудь красивее вас?» — Розы качали головками и говорили: «Элиза красивее». Сидела ли в воскресный день у дверей своего домика какая-нибудь старушка, читавшая псалтырь, а ветер переворачивал листы, говоря книге: «Есть ли кто набожнее тебя?» — книга отвечала: «Элиза набожнее!» И розы и псалтырь говорили сущую правду.

Но вот Элизе минуло пятнадцать лет, и её отправили домой. Увидав, какая она хорошенькая, королева разгневалась и возненавидела падчерицу. Она с удовольствием превратила бы её в дикого лебедя, да нельзя было сделать этого сейчас же, потому что король хотел видеть свою дочь.

И вот рано утром королева пошла в мраморную, всю убранную чудными коврами и мягкими подушками купальню, взяла трёх жаб, поцеловала каждую и сказала первой:

— Сядь Элизе на голову, когда она войдёт в купальню; пусть она станет такою же тупой и ленивой, как ты! А ты сядь ей на лоб! — сказала она другой. — Пусть Элиза будет такой же безобразной, как ты, и отец не узнает её! Ты же ляг ей на сердце! — шепнула королева третьей жабе. — Пусть она станет злонравной и мучится от этого!

Затем она спустила жаб в прозрачную воду, и вода сейчас же вся позеленела. Позвав Элизу, королева раздела её и велела ей войти в воду.

Элиза послушалась, и одна жаба села ей на темя, другая на лоб, а третья на грудь; но Элиза даже не заметила этого, и, как только вышла из воды, по воде поплыли три красных мака. Если бы жабы не были отравлены поцелуем ведьмы, они превратились бы, полежав у Элизы на голове и на сердце, в красные розы; девушка была так набожна и невинна, что колдовство никак не могло подействовать на неё.

Увидав это, злая королева натёрла Элизу соком грецкого ореха, так что она стала совсем коричневой, вымазала ей личико вонючей мазью и спутала её чудные волосы. Теперь нельзя было и узнать хорошенькую Элизу. Даже отец её испугался и сказал, что это не его дочь. Никто не признавал её, кроме цепной собаки да ласточек, но кто же стал бы слушать бедных тварей!

Заплакала Элиза и подумала о своих выгнанных братьях, тайком ушла из дворца и целый день брела по полям и болотам, пробираясь к лесу. Элиза и сама хорошенько не знала, куда надо ей идти, но так истосковалась по своим братьям, которые тоже были изгнаны из родного дома, что решила искать их повсюду, пока не найдёт.

Недолго пробыла она в лесу, как уже настала ночь, и Элиза совсем сбилась с дороги; тогда она улеглась на мягкий мох, прочла молитву на сон грядущий и склонила голову на пень. В лесу стояла тишина, воздух был такой тёплый, в траве мелькали, точно зелёные огоньки, сотни светлячков, а когда Элиза задела рукой за какой-то кустик, они посыпались в траву звёздным дождём.

Всю ночь снились Элизе братья: все они опять были детьми, играли вместе, писали грифелями на золотых досках и рассматривали чудеснейшую книжку с картинками, которая стоила полкоролевства. Но писали они на досках не чёрточки и нулики, как бывало прежде, — нет, они описывали всё, что видели и пережили. Все картины в книжке были живые: птицы распевали, а люди сходили со страниц и разговаривали с Элизой и её братьями; но стоило ей захотеть перевернуть лист, — они впрыгивали обратно, иначе в картинках вышла бы путаница.

Когда Элиза проснулась, солнышко стояло уже высоко; она даже не могла хорошенько видеть его за густою листвой деревьев, но отдельные лучи его пробирались между ветвями и бегали золотыми зайчиками по траве; от зелени шёл чудный запах, а птички чуть не садились Элизе на плечи. Невдалеке слышалось журчание источника; оказалось, что тут бежало несколько больших ручьёв, вливавшихся в пруд с чудным песчаным дном. Пруд был окружён живой изгородью, но в одном месте дикие олени проломали для себя широкий проход, и Элиза могла спуститься к самой воде. Вода в пруду была чистая и прозрачная; не шевели ветер ветвей деревьев и кустов, можно было бы подумать, что и деревья и кусты нарисованы на дне, так ясно они отражались в зеркале вод.

Увидав в воде своё лицо, Элиза совсем перепугалась, такое оно было чёрное и гадкое; и вот она зачерпнула горсть воды, потёрла глаза и лоб, и опять заблестела её белая нежная кожа. Тогда Элиза разделась совсем и вошла в прохладную воду. Такой хорошенькой принцессы поискать было по белу свету!

Одевшись и заплетя свои длинные волосы, она пошла к журчащему источнику, напилась воды прямо из пригоршни и потом пошла дальше по лесу, сама не зная куда. Она думала о своих братьях и надеялась, что Бог не покинет её: это он ведь повелел расти диким лесным яблокам, чтобы напитать ими голодных; он же указал ей одну из таких яблонь, ветви которой гнулись от тяжести плодов. Утолив голод, Элиза подпёрла ветви палочками и углубилась в самую чащу леса. Там стояла такая тишина, что Элиза слышала свои собственные шаги, слышала шуршанье каждого сухого листка, попадавшегося ей под ноги. Ни единой птички не залетало в эту глушь, ни единый солнечный луч не проскальзывал сквозь сплошную чащу ветвей. Высокие стволы стояли плотными рядами, точно бревенчатые стены; никогда ещё Элиза не чувствовала себя такой одинокой.

Ночью стало ещё темнее; во мху не светилось ни единого светлячка. Печально улеглась Элиза на траву, и вдруг ей показалось, что ветви над ней раздвинулись, и на неё глянул добрыми очами сам Господь Бог; маленькие ангелочки выглядывали из-за его головы и из-под рук.

Проснувшись утром, она и сама не знала, было ли то во сне или наяву.

Отправившись дальше, Элиза встретила старушку с корзинкой ягод; старушка дала девушке горсточку ягод, а Элиза спросила её, не проезжали ли тут, по лесу, одиннадцать принцев.

— Нет, — сказала старушка, — но вчера я видела здесь на реке одиннадцать лебедей в золотых коронах.

И старушка вывела Элизу к обрыву, под которым протекала река. По обоим берегам росли деревья, простиравшие навстречу друг другу свои длинные, густо покрытые листьями ветви. Те из деревьев, которым не удавалось сплести своих ветвей с ветвями их братьев на противоположном берегу, так вытягивались над водой, что корни их вылезали из земли, и они всё же добивались своего.

Элиза простилась со старушкой и пошла к устью реки, впадавшей в открытое море.

И вот перед молодой девушкой открылось чудное безбрежное море, но на всём его просторе не виднелось ни одного паруса, не было ни единой лодочки, на которой бы она могла пуститься в дальнейший путь. Элиза посмотрела на бесчисленные валуны, выброшенные на берег морем, — вода отшлифовала их так, что они стали совсем гладкими и круглыми. Все остальные выброшенные морем предметы: стекло, железо и камни — тоже носили следы этой шлифовки, а между тем вода была мягче нежных рук Элизы, и девушка подумала: «Волны неустанно катятся одна задругой и наконец шлифуют самые твёрдые предметы. Буду же и я трудиться неустанно! Спасибо вам за науку, светлые, быстрые волны! Сердце говорит мне, что когда-нибудь вы отнесёте меня к моим милым братьям!»

На выброшенных морем сухих водорослях лежали одиннадцать белых лебединых перьев; Элиза собрала и связала их в пучок; на перьях ещё блестели капли — росы или слёз, кто знает? Пустынно было на берегу, но Элиза не чувствовала этого: море представляло собою вечное разнообразие; в несколько часов тут можно было насмотреться больше, чем в целый год где-нибудь на берегах пресных внутренних озёр. Если на небо надвигалась большая чёрная туча и ветер крепчал, море как будто говорило: «Я тоже могу почернеть!» — начинало бурлить, волноваться и покрывалось белыми барашками. Если же облака были розоватого цвета, а ветер спал, — море было похоже на лепесток розы; иногда оно становилось зелёным, иногда белым; но какая бы тишь ни стояла в воздухе и как бы спокойно ни было само море, у берега постоянно было заметно лёгкое волнение, — вода тихо вздымалась, словно грудь спящего ребёнка.

Когда солнце было близко к закату, Элиза увидала вереницу летевших к берегу диких лебедей в золотых коронах; всех лебедей было одиннадцать, и летели они один за другим, вытянувшись длинною белою лентой. Элиза взобралась наверх и спряталась за куст. Лебеди спустились недалеко от неё и захлопали своими большими белыми крыльями.

В ту же самую минуту, как солнце скрылось под водой, оперение с лебедей вдруг спало, и на земле очутились одиннадцать красавцев принцев, Элизиных братьев! Элиза громко вскрикнула; она сразу узнала их, несмотря на то, что они успели сильно измениться; сердце подсказало ей, что это они! Она бросилась в их объятия, называла их всех по именам, а они-то как обрадовались, увидав и узнав свою сестрицу, которая так выросла и похорошела. Элиза и её братья смеялись и плакали и скоро узнали друг от друга, как скверно поступила с ними мачеха.

— Мы, братья, — сказал самый старший, — летаем в виде диких лебедей весь день, от восхода до самого заката солнечного; когда же солнце заходит, мы опять принимаем человеческий образ. Поэтому ко времени захода солнца мы всегда должны иметь под ногами твёрдую землю: случись нам превратиться в людей во время нашего полёта под облаками, мы тотчас же упали бы с такой страшной высоты. Живём же мы не тут; далеко-далеко за морем лежит такая же чудная страна, как эта, но дорога туда длинна, приходится перелетать через всё море, а по пути нет ни единого острова, где бы мы могли провести ночь. Только по самой середине моря торчит небольшой одинокий утёс, на котором мы кое-как и можем отдохнуть, тесно прижавшись друг к другу. Если море бушует, брызги воды перелетают даже через наши головы, но мы благодарим Бога и за такое пристанище: не будь его, нам вовсе не удалось бы навестить нашей милой родины — и теперь- то для этого перелёта нам приходится выбирать два самых длинных дня в году. Лишь раз в год позволено нам прилетать на родину; мы можем оставаться здесь одиннадцать дней и летать над этим большим лесом, откуда нам виден дворец, где мы родились и где живёт наш отец, и колокольня церкви, где покоится наша мать. Тут даже кусты и деревья кажутся нам родными; тут по равнинам по-прежнему бегают дикие лошади, которых мы видели в дни нашего детства, а угольщики по-прежнему поют те песни, под которые мы плясали детьми. Тут наша родина, сюда тянет нас всем сердцем, и здесь-то мы нашли тебя, милая, дорогая сестричка! Два дня ещё можем мы пробыть здесь, а затем должны улететь за море, в чужую страну! Как же нам взять тебя с собой? У нас нет ни корабля, ни лодки!

— Как бы мне освободить вас от чар? — спросила братьев сестра.

Так они проговорили почти всю ночь и задремали только на несколько часов.

Элиза проснулась от шума лебединых крыльев. Братья опять стали птицами и летали в воздухе большими кругами, а потом и совсем скрылись из виду. С Элизой остался только самый младший из братьев; лебедь положил свою голову ей на колени, а она гладила и перебирала его пёрышки. Целый день провели они вдвоём, к вечеру же прилетели и остальные, и когда солнце село, все вновь приняли человеческий образ.

— Завтра мы должны улететь отсюда и сможем вернуться не раньше будущего года, но тебя мы не покинем здесь! — сказал младший брат. — Хватит ли у тебя мужества улететь с нами? Мои руки довольно сильны, чтобы пронести тебя через лес, — неужели же мы все не сможем перенести тебя на крыльях через море?

— Да, возьмите меня с собой! — сказала Элиза.

Всю ночь провели они за плетеньем сетки из гибкого лозняка и тростника; сетка вышла большая и прочная; в неё положили Элизу. Превратившись на восходе солнца в лебедей, братья схватили сетку клювами и взвились с милой, спавшей крепким сном, сестрицей к облакам. Лучи солнца светили ей прямо в лицо, поэтому один из лебедей полетел над её головой, защищая её от солнца своими широкими крыльями.

Они были уже далеко от земли, когда Элиза проснулась, и ей показалось, что она видит сон наяву, так странно было ей лететь по воздуху. Возле неё лежали ветка с чудесными спелыми ягодами и пучок вкусных кореньев; их набрал и положил к ней самый младший из братьев, и она благодарно улыбнулась ему, — она догадалась, что это он летел над ней и защищал её от солнца своими крыльями.

Высоко-высоко летели они, так что первый корабль, который они увидели в море, показался им плавающею на воде чайкой. В небе позади них стояло большое облако — настоящая гора! — и на нём Элиза увидала движущиеся исполинские тени одиннадцати лебедей и свою собственную. Вот была картина! Таких ей ещё не приходилось видеть! Но по мере того как солнце подымалось выше и облако оставалось всё дальше и дальше позади, воздушные тени мало-помалу исчезли.

Целый день летели лебеди, как пущенная из лука стрела, но всё-таки медленнее обыкновенного; теперь ведь они несли сестру. День стал клониться к вечеру, поднялась непогода; Элиза со страхом следила за тем, как опускалось солнце, одинокого морского утёса всё ещё не было видно. Вот ей показалось, что лебеди как-то усиленно машут крыльями. Ах, это она была виной того, что они не могли лететь быстрее! Зайдёт солнце, — они станут людьми, упадут в море и утонут! И она от всего сердца стала молиться Богу, но утёс всё не показывался. Чёрная туча приближалась, сильные порывы ветра предвещали бурю, облака собрались в сплошную грозную свинцовую волну, катившуюся по небу; молния сверкала за молнией.

Одним своим краем солнце почти уже касалось воды; сердце Элизы затрепетало; лебеди вдруг полетели вниз с неимоверною быстротой, и девушка подумала уже, что все они падают; но нет, они опять продолжали лететь. Солнце наполовину скрылось под водой, и тогда только Элиза увидала под собой утёс, величиною не больше тюленя, высунувшего из воды голову. Солнце быстро угасало; теперь оно казалось только небольшою блестящею звёздочкой; но вот лебеди ступили ногой на твёрдую почву, и солнце погасло, как последняя искра догоревшей бумаги. Элиза увидела вокруг себя братьев, стоявших рука об руку; все они едва умещались на крошечном утёсе. Море бешено билось об него и окатывало их целым дождём брызг; небо пылало от молний, и ежеминутно грохотал гром, но сестра и братья держались за руки и пели псалом, вливавший в их сердца утешение и мужество.

На заре буря улеглась, опять стало ясно и тихо; с восходом солнца лебеди с Элизой полетели дальше. Море ещё волновалось, и они видели с высоты, как плыла по тёмно-зелёной воде, точно несметные стаи лебедей, белая пена.

Когда солнце поднялось выше, Элиза увидала перед собой как бы плавающую в воздухе гористую страну с массами блестящего льда на скалах; между скалами возвышался огромный замок, обвитый какими-то лёгкими, словно воздушными галереями из колонн; внизу под ним качались пальмовые леса и роскошные цветы, величиною с мельничные колёса. Элиза спросила, не это ли та страна, куда они летят, но лебеди покачали головами: она видела перед собой чудный, вечно изменяющийся облачный замок Фата-Морганы; туда они не смели принести ни единой человеческой души. Элиза опять устремила свой взор на замок, и вот горы, леса и замок сдвинулись вместе, и из них образовались двадцать одинаковых величественных церквей с колокольнями и стрельчатыми окнами. Ей показалось даже, что она слышит звуки органа, но это шумело море. Теперь церкви были совсем близко, но вдруг превратились в целую флотилию кораблей; Элиза вгляделась пристальнее и увидела, что это просто морской туман, подымавшийся над водой. Да, перед глазами у неё были вечно сменяющиеся воздушные образы и картины! Но вот, наконец, показалась и настоящая земля, куда они летели. Там возвышались чудные горы, кедровые леса, города и замки.

Задолго до захода солнца Элиза сидела на скале перед большою пещерой, точно обвешанной вышитыми зелёными коврами — так обросла она нежно-зелёными ползучими растениями.

— Посмотрим, что приснится тебе тут ночью! — сказал младший из братьев и указал сестре её спальню.

— Ах, если бы мне приснилось, как освободить вас от чар! — сказала она, и эта мысль так и не выходила у неё из головы.

Элиза стала усердно молиться Богу и продолжала свою молитву даже во сне. И вот ей пригрезилось, что она летит высоко-высоко по воздуху к замку Фата-Морганы и что фея сама выходит ей навстречу, такая светлая и прекрасная, но в то же время удивительно похожая на ту старушку, которая дала Элизе в лесу ягод и рассказала о лебедях в золотых коронах.

— Твоих братьев можно спасти, — сказала она. — Но хватит ли у тебя мужества и стойкости? Вода мягче твоих нежных рук и всё- таки шлифует камни, но она не ощущает боли, которую будут ощущать твои пальцы; у воды нет сердца, которое бы стало изнывать от страха и муки, как твоё. Видишь, у меня в руках крапива? Такая крапива растёт здесь возле пещеры, и только она, да ещё та крапива, что растёт на кладбищах, может тебе пригодиться; заметь же её! Ты нарвёшь этой крапивы, хотя твои руки покроются волдырями от ожогов; потом разомнёшь её ногами, ссучишь из полученного волокна длинные нити, затем сплетёшь из них одиннадцать рубашек- панцирей с длинными рукавами и набросишь их на лебедей; тогда колдовство исчезнет. Но помни, что с той минуты, как ты начнёшь свою работу, и до тех пор, пока не окончишь её, хотя бы она длилась целые годы, ты не должна говорить ни слова. Первое же слово, которое сорвётся у тебя с языка, пронзит сердца твоих братьев, как кинжалом. Их жизнь и смерть будут в твоих руках! Помни же всё это!

И фея коснулась её руки жгучею крапивой; Элиза почувствовала боль, как от ожога, и проснулась. Был уже светлый день, и рядом с ней лежал пучок крапивы, точно такой же, как та, которую она видела сейчас во сне. Тогда она упала на колени, поблагодарила Бога и вышла из пещеры, чтобы сейчас же приняться за работу.

Своими нежными руками рвала она злую, жгучую крапиву, и руки её покрывались крупными волдырями, но она с радостью переносила боль: только бы удалось ей спасти милых братьев! Потом она размяла крапиву голыми ногами и стала сучить зелёное волокно.

С заходом солнца явились братья и очень испугались, видя, что она стала немой. Они думали, что это новое колдовство их злой мачехи, но, взглянув на её руки, поняли они, что она стала немой ради их спасения. Самый младший из братьев заплакал; слёзы его падали ей на руки, и там, куда упадала слезинка, исчезали жгучие волдыри, утихала боль.

Ночь Элиза провела за своей работой; отдых не шёл ей на ум; она думала только о том, как бы поскорее освободить своих милых братьев. Весь следующий день, пока лебеди летали, она оставалась одна-одинешенька, но никогда еще время не бежало для нее с такой быстротой. Одна рубашка-панцирь была готова, и девушка принялась за следующую.

Вдруг в горах послышались звуки охотничьих рогов; Элиза испугалась; звуки всё приближались, затем раздался лай собак. Девушка скрылась в пещеру, связала всю собранную ею крапиву в пучок и села на него.

В ту же минуту из-за кустов выпрыгнула большая собака, за ней другая и третья; они громко лаяли и бегали взад и вперёд. Через несколько минут у пещеры собрались все охотники; самый красивый из них был король той страны; он подошёл к Элизе — никогда ещё не встречал он такой красавицы!

— Как ты попала сюда, прелестное дитя? — спросил он, но Элиза только покачала головой; она ведь не смела говорить: от её молчания зависела жизнь и спасение её братьев. Руки свои Элиза спрятала под передник, чтобы король не увидал , как она страдает.

— Пойдём со мной! — сказал он. — Здесь тебе нельзя оставаться! Если ты так добра, как хороша, я наряжу тебя в шёлк и бархат, надену тебе на голову золотую корону, и ты будешь жить в моём великолепном дворце! — И он посадил её на седло перед собой; Элиза плакала и ломала себе руки, но король сказал: — Я хочу только твоего счастья. Когда-нибудь ты сама поблагодаришь меня!

И повёз её через горы, а охотники скакали следом.

К вечеру показалась великолепная столица короля, с церквами и куполами, и король привёл Элизу в свой дворец, где в высоких мраморных покоях журчали фонтаны, а стены и потолки были украшены живописью. Но Элиза не смотрела ни на что, плакала и тосковала; безучастно отдалась она в распоряжение прислужниц, и те надели на неё королевские одежды, вплели ей в волосы жемчужные нити и натянули на обожжённые пальцы тонкие перчатки.

Богатые уборы так шли к ней, она была в них так ослепительно хороша, что весь двор преклонился перед ней, а король провозгласил её своей невестой, хотя архиепископ и покачивал головой, нашёптывая королю, что лесная красавица, должно быть, ведьма, что она отвела им всем глаза и околдовала сердце короля.

Король, однако, не стал его слушать, подал знак музыкантам, велел вызвать прелестнейших танцовщиц и подавать на стол дорогие блюда, а сам повёл Элизу через благоухающие сады в великолепные покои, она же оставалась по-прежнему грустною и печальною. Но вот король открыл дверцу в маленькую комнатку, находившуюся как раз возле её спальни. Комнатка вся была увешана зелёными коврами и напоминала лесную пещеру, где нашли Элизу; на полу лежала связка крапивного волокна, а на потолке висела сплетённая Элизой рубашка-панцирь; всё это, как диковинку, захватил с собой из леса один из охотников.

— Вот туг ты можешь вспоминать своё прежнее жилище! — сказал король. — Тут и работа твоя; может быть, ты пожелаешь иногда поразвлечься среди всей окружающей тебя пышности воспоминаниями о прошлом!

Увидав дорогую её сердцу работу, Элиза улыбнулась и покраснела; она подумала о спасении братьев и поцеловала у короля руку, а он прижал её к сердцу и велел звонить в колокола по случаю своей свадьбы. Немая лесная красавица стала королевой.

Архиепископ продолжал нашёптывать королю злые речи, но они не доходили до сердца короля, и свадьба состоялась. Архиепископ сам должен был надеть на невесту корону; с досады он так плотно надвинул ей на лоб узкий золотой обруч, что всякому стало бы больно, но она даже не обратила на это внимания: что значила для неё телесная боль, если сердце её изнывало от тоски и жалости к милым братьям! Губы её по-прежнему были сжаты, ни единого слова не вылетело из них — она знала, что от её молчания зависит жизнь братьев, — зато в глазах светилась горячая любовь к доброму, красивому королю, который делал всё, чтобы только порадовать её. С каждым днём она привязывалась к нему всё больше и больше. О! Если бы она могла довериться ему, высказать ему свои страдания, но — увы! — она должна была молчать, пока не окончит своей работы. По ночам она тихонько уходила из королевской спальни в свою потаённую комнатку, похожую на пещеру, и плела там одну рубашку-панцирь за другой, но когда принялась уже за седьмую, у неё вышло всё волокно.

Она знала, что может найти такую крапиву на кладбище, но ведь она должна была рвать её сама; как же быть?

«О, что значит телесная боль в сравнении с печалью, терзающею моё сердце! — думала Элиза. — Я должна решиться! Господь не оставит меня!»

Сердце её сжималось от страха, точно она шла на дурное дело, когда пробиралась лунною ночью в сад, а оттуда по длинным аллеям и пустынным улицам на кладбище. На широких могильных плитах сидели отвратительные ведьмы; они сбросили с себя лохмотья, точно собирались купаться, разрывали своими костлявыми пальцами свежие могилы, вытаскивали оттуда тела и пожирали их. Элизе пришлось пройти мимо них, и они так и таращили на неё свои злые глаза — но она сотворила молитву, набрала крапивы и вернулась домой.

Лишь один человек не спал в ту ночь и видел её — архиепископ; теперь он убедился, что был прав, подозревая королеву, итак, она была ведьмой и потому сумела околдовать короля и весь народ.

Когда король пришёл к нему в исповедальню, архиепископ рассказал ему о том, что видел и что подозревал; злые слова так и сыпались у него с языка, а резные изображения святых качали головами, точно хотели сказать: «Неправда, Элиза невинна!» Но архиепископ перетолковывал это по-своему, говоря, что и святые свидетельствуют против неё, неодобрительно качая головами. Две крупные слезы покатились по щекам короля, сомнение и отчаяние овладели его сердцем. Ночью он только притворился, что спит, на самом же деле сон бежал от него. И вот он увидел, что Элиза встала и скрылась из спальни; в следующие ночи повторилось то же самое; он следил за ней и видел, как она исчезала в своей потаённой комнатке.

Чело короля становилось всё мрачнее и мрачнее; Элиза замечала это, но не понимала причины; сердце её ныло от страха и от жалости к братьям; на королевский пурпур катились горькие слёзы, блестевшие, как алмазы, а люди, видевшие её богатые уборы, желали быть на месте королевы! Но скоро-скоро конец её работе; недоставало всего одной рубашки, и тут Элизе опять не хватило волокна. Ещё раз, последний раз, нужно было сходить на кладбище и нарвать несколько пучков крапивы. Она с ужасом подумала о пустынном кладбище и о страшных ведьмах; но решимость её спасти братьев была непоколебима, как и вера в Бога.

Элиза отправилась, но король с архиепископом следили за ней и увидели, как она скрылась за кладбищенскою оградой; подойдя поближе, они увидели сидевших на могильных плитах ведьм, и король повернул назад; между этими ведьмами находилась ведь и та, чья голова только что покоилась на его груди!

— Пусть судит её народ! — сказал он.

И народ присудил — сжечь королеву на костре.

Из великолепных королевских покоев Элизу перевели в мрачное, сырое подземелье с железными решётками на окнах, в которые со свистом врывался ветер. Вместо бархата и шёлка дали бедняжке связку набранной ею на кладбище крапивы; эта жгучая связка должна была служить Элизе изголовьем, а сплетённые ею жёсткие рубашки-панцири — постелью и коврами; но дороже всего этого ей ничего и не могли дать, и она с молитвой на устах вновь принялась за свою работу. С улицы доносились до Элизы оскорбительные песни насмехавшихся над нею уличных мальчишек; ни одна живая душа не обратилась к ней со словами утешения и сочувствия.

Вечером у решётки раздался шум лебединых крыльев — это отыскал сестру самый младший из братьев, и она громко зарыдала от радости, хотя и знала, что ей оставалось жить всего одну ночь; зато работа её подходила к концу, и братья были тут!

Архиепископ пришёл провести с нею её последние часы, — так обещал он королю, — но она покачала головой и взором и знаками попросила его уйти; в эту ночь ей ведь нужно было кончить свою работу, иначе пропали бы задаром все её страдания, и слёзы, и бессонные ночи! Архиепископ ушёл, понося её бранными словами, но бедняжка Элиза знала, что она невинна, и продолжала работать.

Чтобы хоть немножко помочь ей, мышки, шмыгавшие по полу, стали собирать и приносить к её ногам разбросанные стебли крапивы, а дрозд, сидевший за решётчатым окном, утешал её своею весёлою песенкой.

На заре, незадолго до восхода солнца, у дворцовых ворот появились одиннадцать братьев Элизы и потребовали, чтобы их впустили к королю. Им отвечали, что этого никак нельзя: король ещё спал и никто не смел его беспокоить. Они продолжали просить, потом стали угрожать; явилась стража, а затем вышел и сам король узнать, в чём дело. Но в эту минуту взошло солнце, и никаких братьев больше не было — над дворцом взвились одиннадцать диких лебедей.

Народ валом повалил за город посмотреть, как будут жечь ведьму. Жалкая кляча везла телегу, в которой сидела Элиза; на неё накинули плащ из грубой мешковины; её чудные длинные волосы были распущены по плечам, в лице не было ни кровинки, губы тихо шевелились, шепча молитвы, а пальцы плели зелёную пряжу. Даже по дороге к месту казни не выпускала она из рук начатой работы; десять рубашек-панцирей лежали у её ног совсем готовые, одиннадцатую она плела. Толпа глумилась над нею.

— Посмотрите на ведьму! Ишь, бормочет! Небось не молитвенник у неё в руках — нет, всё возится со своими колдовскими штуками! Вырвем-ка их у неё да разорвём в клочки.

И они теснились вокруг неё, собираясь вырвать из её рук работу, как вдруг прилетели одиннадцать белых лебедей, сели по краям телеги и шумно захлопали своими могучими крыльями. Испуганная толпа отступила.

— Это знамение небесное! Она невинна, — шептали многие, но не смели сказать этого вслух.

Палач схватил Элизу за руку, но она поспешно набросила на лебедей одиннадцать рубашек, и... перед ней встали одиннадцать красавцев принцев, только у самого младшего не хватало одной руки, вместо неё было лебединое крыло: Элиза не успела докончить последней рубашки, и в ней недоставало одного рукава.

— Теперь я могу говорить! — сказала она. — Я невинна!

И народ, видевший всё, что произошло, преклонился перед ней, как перед святой, но она без чувств упала в объятия братьев — так подействовали на неё неустанное напряжение сил, страх и боль.

— Да, она невинна! — сказал самый старший брат и рассказал всё, как было; и пока он говорил, в воздухе распространилось благоухание, точно от множества роз, — это каждое полено в костре пустило корни и ростки, и образовался высокий благоухающий куст, покрытый красными розами. На самой же верхушке куста блестел, как звезда, ослепительно белый цветок. Король сорвал его, положил на грудь Элизы, и она пришла в себя на радость и на счастье!

Все церковные колокола зазвонили сами собой, птицы слетелись целыми стаями, и ко дворцу потянулось такое свадебное шествие, какого не видал ещё ни один король!

Биссет Дональд «Про мальчика, который рычал на тигров»

Жил в Индии мальчик по имени Сади. Он очень любил рычать на тигров.

— Будь осторожен! — сказала ему мама. — Тигры не любят, когда на них рычат.

Но Сади её не послушал и однажды, когда мама ушла в магазин, побежал искать тигра, чтобы на него порычать.

Далеко идти не пришлось. Тигр стоял за деревом и подкарауливал Сади.

Как только Сади приблизился, тигр выскочил и зарычал:

— Рррррррррррррррррр!

В ответ Сади тоже зарычал:

— Рррррррррррррррррр!

Тигр обиделся.

«За кого он меня принимает? — подумал он. — За кошку? За кролика? Или, кажется, за енота?»

И вот на другой день, как только он увидел на дороге Сади, он выскочил из-за дерева и зарычал громче прежнего:

— Рррррррррррррррррррррр!!!

— Привет, тигр! — сказал Сади и похлопал тигра по плечу.

Тигр не выносил, когда его похлопывали по плечу, и убежал прочь.

Он бил хвостом по земле, точил когти и учился рычать ещё страшней.

— Я же тигр! — говорил он. - ТИГР! ТИГР-РРРРРРР!

Потом пошёл к пруду попить воды.

Напившись, он посмотрел на своё отражение.

На него глядел красавец тигр, весь жёлтый в чёрную полоску, с длинным хвостом.

Он опять зарычал, да так громко, что сам испугался и убежал. Бежал, бежал, пока не устал.

«От кого это я убежал? — подумал он. — Ведь то был я сам. Ох, этот мальчишка совсем сбил меня с толку! Не понимаю, почему он рычит на тигров?»

На другой день, когда Сади проходил мимо, тигр остановил его.

— Почему ты рычишь на тигров? — спросил он.

— Потому что я их боюсь, — сказал Сади. — А когда я рычу на них, получается, как будто наоборот, понимаешь?

— Понимаю! — ответил тигр.

— Ведь тигры — самые страшные звери на свете, — продолжал Сади. — Только храбрецы не боятся рычать на них.

Тигр был польщён.

— Страшнее львов? — спросил он.

— Конечно! — ответил Сади.

— И медведей?

— Гораздо страшней.

Тигр замурлыкал от удовольствия. Мальчик начинал ему нравиться. — А ты славный! — сказал он и лизнул Сади. С этого дня они часто гуляли вместе и рычали друг на друга.

Биссет Дональд «Про поросёнка, который учился летать»

Однажды поросёнок — а звали его Икар! — пришёл к Волшебному источнику и попросил исполнить его желание.

Ему давно уже хотелось научиться летать.

— Если тебе очень хочется, я могу сделать так, что ты полетишь, — сказал Волшебный источник. — Но только для этого тебя сначала надо превратить в птицу.

— Нет, я хочу быть поросёнком! Поросёнком, который умеет летать, — сказал Икар.

— Но поросята не могут летать! — возразил Волшебный источник.

Икар очень огорчился и пошёл домой. По дороге он думал только об одном: как бы научиться летать.

На другое утро пораньше он отправился в лес и попросил каждую птицу дать ему по пёрышку.

Ну конечно, они ему дали.

— Наверное, ты хочешь научиться летать? — спросили они.

— Да, — ответил Икар.

Он связал все перья вместе, и получились крылья.

Потом поднялся на вершину горы у самого берега моря. За ним следом взобрались туда кошка и мышка, птичка и два кролика, целая компания жуков и даже улитка — всем хотелось видеть, что у него получится.

Икар привязал крылья, взмахнул ими и медленно поднялся в вышину. Вот это было счастье!

И все зрители тоже радовались, а самый маленький жучок чуть не умер от восторга. Икар поднялся высоко-высоко, почти до самого Солнца.

—Ай да поросёнок! Ай да молодчина! — нахваливал он себя.—А Волшебный источник ещё говорил, что поросята не могут летать. Могут!

И как раз в этот момент он так близко подлетел к Солнцу, что верёвки, которыми он привязал крылья, загорелись от солнечного жара. И крылья упали вниз.

А за ними следом и поросёнок. Он несколько раз перекувырнулся в воздухе и плюхнулся в море.

Бедный Икар совсем промок, хорошо ещё, что он благополучно доплыл до берега и бросился бегом к маме.

— Не огорчайся, мой маленький Икар, — сказала ему мама, — ведь ты всё-таки ЛЕТАЛ!

И она дала ему джем и пирожное. А все друзья пришли к нему в гости и завели хоровод:

Поросёнок Икар, наш дружок,

Собрались мы сегодня в кружок,

Чтобы петь и плясать,

Чтобы петь и плясать

В честь того, кто умеет летать!

Блайтон Энид «Знаменитый утёнок Тим»

Слышите?

— Кряк! Кряк!

А знаете, кто это крякает?

Это крякает знаменитый утёнок Тим. Вы когда-нибудь слыхали о Тиме?

Наверно, слыхали. Кто же не знает Тима! О его приключениях можно написать целую книгу. У Тима три сестры и три брата, но все они — обыкновенные утята, а Тим особенный. Вы только посмотрите на него. Правда, можно подумать, что он — самый главный во дворе?

Тим любит гулять один, и Мама-Утка постоянно волнуется: где Тим, не случилось ли с ним чего-нибудь? Все во дворе жалеют Маму- Утку, все говорят, что Тим плохой сын.

Корова Роза сказала:

— Этот Тим добром не кончит.

— Ох, — вздохнул козёл Буль, — попадёт он когда-нибудь на сковороду.

А Тим только засмеялся:

— Посмотрим. Кряк! Кряк!

Однажды Тим вышел за ворота, посмотрел направо, посмотрел налево и побежал в поле.

— Эй, Тим! — забеспокоилась Мама-Утка. — Не отходи от меня так далеко.

— Ничего, мама! — крикнул Тим. — Я скоро вернусь! — И побежал дальше.

Бежал, бежал и вдруг увидел речку.

— Ого, — сказал Тим, — да здесь можно выкупаться! Какая чистая вода! Не то что в нашем пруду.

Тим стал разглядывать камешки на дне и только собрался прыгнуть в речку, как вдруг из воды вылезло какое-то чудовище с длинными ногами и выпученными глазами.

— Ой, кто ты? — испугался Тим.

— Я — лягушка, — ответило чудовище и выскочило на берег.

— Ты лягушка? — обрадовался Тим. — Вот хорошо. Мама говорила мне, что лягушки очень вкусные. Дай-ка я тебя съем.

— Что ж, — квакнула лягушка, — попробуй.

— Вот и попробую! — крикнул Тим и кинулся на лягушку.

— Ква-ква-ква-а-а! — запела лягушка и вдруг прыгнула влево, в траву. Тим — влево, а лягушка — вправо. Тим — вправо, а лягушка как подпрыгнет вверх — и шлёпнулась сверху прямо на Тима. Уселась на нём верхом и кричит:

— Но! Но! Живей!

Тим испугался и заплакал:

— Мама! Мама! Лягушка хочет меня съесть!

Мама-Утка выбежала навстречу. А лягушка увидела утку — прыг в воду! Буль-буль-буль! — и нырнула на дно.

Только её и видели!

— Как тебе не стыдно катать на себе лягушек! — сердито закричала Мама-Утка. — Лягушек надо есть, а не катать. Катать глупую зелёную лягушку! В другой раз я тебя за это побью!

— Буль-буль-бульк! — фыркнула лягушка из воды.

Тим опустил голову и поплёлся за мамой.

Так прошли они несколько шагов, и вдруг Тим остановился. Он увидел в траве какую-то странную вещь. Это была старая печная труба, внутри вся чёрная от сажи. Ну, конечно, Тиму нужно было в неё заглянуть.

— Да это настоящий тоннель! — обрадовался Тим. — Вот хорошо! А я буду паровоз!

Тим протиснулся в трубу и сразу весь перепачкался в саже. Чем дальше лез Тим, тем он становился всё чернее и чернее. Видите, каким он вылез из трубы, — даже клюв стал чёрным.

Мама-Утка не знала, что Тим полез в трубу.

Мама-Утка думала, что Тим смирно идёт сзади. Вдруг она обернулась.

— Караул! Спасите! — завопила Мама-Утка и бросилась к своим утятам. — Бежим! Скорее! За нами гонится какой-то чёрный урод!

Мама-Утка и утята побежали по полю.

Они мчались изо всех сил, а Тим бежал за ними вдогонку и кричал:

— Подождите! Подождите! Это я — Тим!

Но Мама-Утка и утята не слышали Тима. Они бежали по траве, громко крякали, падали, поднимались и снова бежали.

Вот и пруд.

— Прыгайте в воду! — скомандовала Мама-Утка. — Наверное, чёрный урод не умеет плавать!

Утята попрыгали в воду, и Мама-Утка за ними. А Тим? Тим тоже добежал до пруда и тоже прыгнул в воду. Он нырнул на дно и забулькал, как лягушка. Но вот он вылез из воды. Смотрите — что такое? Он опять стал жёлтенький и хорошенький. Мама-Утка осторожно поглядела по сторонам.

— Где этот чёрный урод? — спросила она. — Он ушёл! Мы спасены! Тим, ты тоже здесь?

— Да, да, мама, — крякнул Тим. — Это я прогнал чёрного урода. Не бойтесь! Я не дам вас в обиду.

— Молодец, Тим! — хором закричали утята. — Какой ты умный и храбрый!

— Ну, не очень-то хвалите его, — проворчала Мама-Утка. — Это ему вредно. А теперь — хвосты вверх, головы прямо — плывите за мной.

И они поплыли домой: Мама-Утка впереди, утята позади, а за утятами — гордый и счастливый Тим.

На другое утро Тим сидел на берегу пруда и грелся на солнышке. Вдруг он вспомнил про лягушку и рассердился: «Как она смела кататься верхом на мне!»

Тим оглянулся, не следит ли за ним Мама-Утка. Нет, Мама- Утка дремала, накрыв голову крылом. Тим быстро юркнул в ворота

и побежал в поле, к речке. Бежал, бежал и вдруг видит — по дороге идёт человек с корзинкой. «Куда он идёт? — подумал Тим. — Пойду- ка я за ним. А лягушка подождёт».

Тим побежал за человеком. А человек подошёл к речке, вынул из корзинки мешок и швырнул его в воду! Тут Тим и про лягушку забыл.

Только человек ушёл — Тим сейчас же прыг в воду — и подплыл к мешку. Мешок был завязан и тихонько пищал.

«Странно, — подумал Тим. — Я никогда не слыхал, чтобы мешки пищали». Он потянул мешок за верёвочку и вытащил его на берег.

— Мяу, — пискнул мешок.

— Ой! — удивился Тим и отпрыгнул в сторону.

— Мяу, мяу! — пискнул мешок.

— Да там кто-то есть, — сказал Тим.

Он развязал верёвочку Мешок раскрылся, и из мешка вышел худой, мокрый, дрожащий от холода чёрный котёнок.

— Мяу, — сказал он. — Спасибо, утёнок. Ты спас меня от смерти. Кто ты?

— Знаменитый Тим, — гордо ответил утёнок. — А ты кто?

— А я Черныш. Хозяин говорит, что я обжора, что на меня не напасёшься молока. Вот он и бросил меня в реку. Куда же я теперь пойду?

— Пойдём со мной, — сказал Тим. — Ты будешь жить у нас во дворе. У нас на дворе много еды. Только, пожалуйста, отряхнись сначала, а то ты похож на мокрую курицу

Черныш отряхнулся так, что вся трава кругом стала мокрой.

— Я готов.

И Тим гордо повёл Черныша за собой. Он привёл его во двор. Во дворе их встретили корова Роза, козёл Буль и гусыня Тилли. Тим рассказал им печальную историю Черныша.

— Какой злой хозяин, — сказал козёл Буль.

— Бедный Черныш, — вздохнула гусыня Тилли. — Ну, ничего, теперь ты будешь жить у нас.

— А кто попробует его обидеть, будет иметь дело со мной, со знаменитым утёнком! — крякнул Тим и так распушил свои жёлтые перья, что сразу стал вдвое больше.

— Никто тебя не обидит, Черныш, не бойся! — закричали все.

Только кот Снежок ничего не сказал. Это был белый хозяйский кот. Он важно подошёл к своей мисочке и стал лакать молоко. Черныш посмотрел на мисочку и жалобно мяукнул. Ведь он ещё ничего

не ел с утра. Но Снежок даже не посмотрел на Черныша и стал лакать ещё быстрее. Тим испугался, что Снежок выпьет всё молоко.

— Эй, Снежок! — закричал Тим. — Оставь немножко Чернышу!

Но Снежок продолжал лакать, как будто не слышал.

— Я так голоден, — мяукал Черныш.

А Снежок всё лакал и лакал.

— Подожди же, — прошипел Тим. — Я тебя накажу за жадность.

Он побежал в тёмный угол. А в тёмном углу висел на паутине большой, мохнатый чёрный паук. Тим знал, что Снежок до смерти боится пауков. Тим схватил паука и подбежал к скамейке.

— Ну-ка, Черныш, стань сюда, — сказал Тим.

Черныш стал около скамейки, а Тим вспрыгнул ему на спину, осторожно прошёл по хвосту и вскочил на скамейку.

Он раскрутил паутину и спустил паука прямо в мисочку к Снежку.

— Помогите! Паук! — заорал Снежок и бросился бежать. Он бежал со всех ног. Вот он завернул за угол и влетел в кухню.

Куда бы спрятаться?

Скорей, скорей, кухонный шкаф открыт! Снежок прыгнул в шкаф. Загремела посуда, посыпалась мука, упала щётка...Снежок забился в тёмный уголок и свернулся там комочком, дрожа от страха.

А Тим во дворе покатывался со смеху.

— Иди обедать, Черныш. Снежок теперь не скоро вернётся.

Черныш подбежал к мисочке. Как вкусно! В одну минуту он вылакал всё молоко. А теперь надо умыться. Черныш лизнул переднюю лапку и вытер ею усы. Потом опять лизнул лапку и вымыл щеки, потом опять лизнул и вымыл уши. Он был очень чистоплотный котёнок

— Спасибо, Тим, — сказал Черныш, когда кончил умываться, — ты настоящий друг. Сначала ты спас меня от смерти, а теперь от голода.

— Пустяки, — ответил Тим, — стоит ли даже об этом говорить.

В это время Мама-Утка бегала по двору и искала Тима. Никто

не знал, где Тим. Один только Снежок мог бы сказать, где Тим, но Снежок сидел в тёмном шкафу и дрожал от страха.

— Я так волнуюсь, — говорила Мама-Утка — я видела за воротами лисицу. Я так боюсь, что она утащит Тима. Ведь он всегда бегает один.

Возле кухни Тим встретился с кроликом Лоппи и курицей Пенни.

— Будь осторожен, — зашептали они. — За воротами видели лисицу. Смотри, как бы она тебя не съела.

Тим испугался.

— Мама! — закричал он. — Где ты? Я хочу к тебе!

Но Мама-Утка была на другом конце двора и ничего не слыхала.

«Что делать? — думал Тим. — Куда бежать?»

Вдруг он увидел корзинку. Она стояла возле кухонной двери. Это была круглая плетёная корзинка с плотной крышкой. Кухарка всегда ходила с ней на рынок.

— Вот хорошо, — обрадовался Тим. — Тут уж лисица меня не найдёт.

Он поднял крышку и влез в корзинку. Внутри было темно и пахло чем-то вкусным. На дне лежал большой кусок колбасы.

«Пусть теперь лисица меня поищет!» — думал Тим. Он уселся поудобнее и тихонько засмеялся. А лисица выглянула из-за угла и увидела корзинку.

— Нюф-нюф-нюф! — потянула она воздух носом. — Пахнет утёнком. Вот хорошо! Отнесу-ка я эту корзинку моим лисенятам. То-то они обрадуются. Будет у нас на обед утиный суп.

Лисица выбежала из-за угла: уши торчком, хвост трубой, лапами топ-топ-топ, носом нюф-нюф-нюф, а глазами так и водит по сторонам — не идёт ли кухарка.

«Ох уж эта кухарка! В прошлый раз она швырнула в меня щёткой. Как бы она не увидела меня сейчас», — подумала лисица и поглядела вокруг. Но во дворе не было никого. Лисица прокралась тихонько вдоль стены и схватила корзинку. Она продела лапу сквозь ручку и спокойно пошла, как будто несла провизию с рынка.

Лисица думала, что её никто не видел, но она ошиблась. Черныш сидел за углом и видел всё. Он слышал, как бедный Тим, надрываясь, крякал в корзинке:

— Помогите! Помогите!

— Я спасу тебя, Тим! — закричал Черныш. Он заметался по двору. Хоть бы встретить кого-нибудь! Никого — весь двор пустой. Что делать? Черныш бросился к пруду. На берегу пруда сидела Мама-Утка с утятами.

— Скорее, скорее! — закричал Черныш — Лисица унесла Тима!

— Какой ужас! — заплакала Мама-Утка. — Бедный мой сыночек! Что мне делать? Где лисица?

— Вон она! Видите — там далеко в поле? — показал Черныш.

— Вижу! — закричала Мама-Утка. — Я её догоню. Бежим!

— Нет, вам не догнать лисицу, — вздохнул Черныш. — Ведь она бегает гораздо быстрее вас. Вот если б вы могли доплыть до неё!

— Я могу сделать лучше, — гордо сказала Мама-Утка. — Я могу долететь до неё. Смотри! — И она расправила крылья. Крылья были белые как снег, большие и широкие. Они хлопали так сильно, что Черныш даже попятился. Мама-Утка поднялась в воздух, замахала крыльями — хлоп-хлоп-хлоп! — и полетела в поле за лисицей.

А лисица уже подходила к своему дому. Она очень устала — корзинка была тяжёлая. Ведь в ней лежали утёнок и колбаса.

«Ничего, — думала лисица, — скоро дом. Позову сына или дочку, они помогут дотащить корзинку. А пока поставлю её на плечо, так будет легче».

И только лисица поставила корзинку на плечо, как вдруг услышала над собой шум: хлоп-хлоп-хлоп!

Это Мама-Утка догнала лисицу. Мама-Утка спустилась ниже, налетела на корзинку с размаху, продела голову сквозь ручку и изо всех сил дёрнулась вверх.

Ура!

Мама-Утка взлетела вместе с корзинкой.

— Отдай! — завизжала лисица. — Это моя корзинка.

— Ну так что ж! — крякнула Мама-Утка. — А в корзинке мой сын.

И в это время Тим заплакал в корзинке.

— Не бойся, сынок! — крякнула Мама-Утка. — Это я, твоя мама. Мы летим домой.

И верно, скоро они прилетели домой. Весь двор обрадовался Тиму. А уж как был рад Черныш! И с каким удовольствием он съел колбасу!

— Спасибо, Тим, — сказал Черныш. — Вот ты и второй раз спасаешь меня от голода.

— Пустяки, — ответил Тим, — стоит ли об этом говорить.

Три дня Тим никуда не уходил от Мамы-Утки. Он очень боялся опять встретиться с лисицей. На четвёртый день ему надоело сидеть возле мамы. Тим решил прогуляться и позвал Черныша с собой.

— Знаешь что, — сказал Тим, — пойдём к твоему старому дому. Я хочу посмотреть, где ты раньше жил.

— Ладно, — ответил Черныш, — я и сам думал пойти туда. Надо рассказать нашей собаке, как я спасся от смерти. Заодно покажу ей моего спасителя — знаменитого утёнкаТима.

Они пробежали поле и подошли к большим зелёным воротам. Это и был дом Черныша. Они пролезли под воротами и вошли во двор.

Вдруг навстречу им выбежал какой-то сердитый краснолицый человек.

— Прячься скорее! — в испуге закричал Черныш. — Это мой хозяин. Он тебя зажарит и съест. Залезай скорее под кроличью клетку.

Тим спрятался под кроличьей клеткой, а Черныш не успел. Хозяин схватил котёнка за хвост и вытащил из-под клетки.

— Ого, да это Черныш! — закричал хозяин. — Значит, ты не утонул? Ну погоди — завтра я тебя утоплю так, что ты уже не выплывешь. А покамест посиди здесь.

Он открыл кроличью клетку, швырнул туда Черныша и запер дверцу на ключ.

Только хозяин удалился, Тим сейчас же вылез из-под клетки и взобрался на крышу.

Ага, ключ торчит в замке! Тим нагнулся и просунул клюв в колечко ключа. Он видел не раз, как у них во дворе хозяин запирал и отпирал двери.

Это очень просто. Надо только повернуть ключ.

— Скорей, Тим, выпусти меня, — жалобно мяукнул Черныш.

— Сейчас, сейчас! — крикнул Тим. — Только сиди тихо.

Он вертел головой туда и сюда, туда и сюда. Но тугой ключ никак не поворачивался. Тим напрягся изо всех сил.

Крак!

Какое счастье!

Ключ заскрипел и повернулся.

Дверь была отперта.

— Толкай, толкай сильнее! — закричал Тим.

Черныш выскочил из клетки.

— Бежим скорее, пока хозяин не вернулся!

Тим и Черныш понеслись вдвоём и бежали без передышки до самого дома. Во дворе они встретили Маму-Утку. Она проливала горькие слёзы.

— Что случилось? — испугался Тим. — Кто-нибудь съел моего брата или сестру?

— Нет, — заплакала Мама-Утка. — Меня обижают в этом доме. Я очень несчастна.

— Расскажите, кто вас обижает, — закричал Черныш, — мы их проучим!

— Во-первых, гусыня Тилли, — сказала Мама-Утка. — Она не даёт мне подойти к корыту с едой. Во-вторых, лисица. С тех пор, как я выхватила у неё корзинку, она целыми днями стережёт меня за углом.

— Ну, а ещё кто? — спросил Тим.

— Обезьяна Бимбо, — заплакала Мама-Утка. — Она хуже всех. Сегодня утром она вырвала у меня шесть перьев из хвоста, а вчера укусила за ногу. И всегда швыряет в меня камнями.

— Не плачь, мама, — сказал Тим. — Мы тебе поможем.

— Конечно, — сказал Черныш, — Тим что-нибудь придумает. Он такой умница, он умеет даже отпирать двери, честное слово!

Тим и Черныш отошли в сторонку.

— Этого Бимбо надо проучить, — сказал Тим. — Надо ему прищемить нос. Но как — это сделать?

— Подожди, — шепнул Черныш и потянул носом воздух. — Чем это пахнет?

Тим оглянулся. Под деревом стоял столик, а на нём лежала странная коричневая палочка.

— Это сигара! — закричал Черныш. — Знаешь, такая штука для дыма. Её зажигают и кладут в рот, и получается дым. О, я что-то придумал. Достань-ка её, Тим.

Тим подошёл к столику, стал на цыпочки, вытянул шею и схватил горящую сигару.

— Делзи, Целныс! — зашепелявил он. Он хотел сказать: «Держи, Черныш», но сигара мешала ему говорить.

— Слушай, что я придумал, — сказал Черныш. — Я видел в комнате у детей игрушку — лук. Из него пускают стрелы. А мы, вместо стрелы, вставим сигару и пустим её в Бимбо. Надо только хорошо натянуть тетиву. Понял?

— Ой, что ты, — покачал головой Тим. — Да мне никогда этого не сделать. Попробуй лучше ты, — у тебя ведь четыре лапы.

— Ладно, — сказал Черныш.

Они взяли лук и сигару и пошли искать обезьяну Бимбо.

А Бимбо сидел на подоконнике и глядел во двор. Бимбо поджидал Маму-Утку.

— Вот он! Скорей, Черныш! — шепнул Тим.

Черныш осторожно приладил сигару к луку. Сигара ещё дымилась. Бимбо смотрел на неё с большим интересом.

— Сейчас мы тебя проучим за грубость, — крикнул Тим. — Стреляй, Черныш!

Но в это время сигара выпала из лука и обожгла Чернышу лапку.

— Мяу! — заорал Черныш. Обезьяна Бимбо так и покатилась со смеху.

— Ха-ха-ха! Вот так ловко! Ну-ка ещё раз.

Тим схватил сигару и подал её Чернышу. Черныш нацелился снова, натянул тетиву — хлоп! — и горящая стрела полетела прямо Бимбо в нос.

— Ай-ай-ай! — завопил Бимбо и кувырком скатился с подоконника.

— Ага! — засмеялся Тим. — Будешь ещё обижать мою маму? Ну, Черныш, спасибо тебе. С одним врагом мы уже расправились.

— А что мы сделаем с гусыней? — спросил Черныш.

— О! Я знаю что, — сказал Тим. — Мы будем её кормить, пока она не станет жирной-жирной. Тогда хозяин отнесёт её на рынок и продаст. Вот и всё.

— А где мы возьмём столько еды? — спросил Черныш. — Ты ведь знаешь, какая Тилли обжора.

— Ничего, — сказал Тим, — я попрошу каши у собаки Топа.

Тим побежал к собачьей будке. Топ сидел на цепи, а перед Топом стояла железная мисочка с кашей.

— Милый Топ, — попросил Тим, — дай мне немного каши для гусыни Тилли, — тебе ведь всё равно не съесть.

— Убирайся вон! — зарычал Топ и лязгнул цепью. — Ни крошки не дам этой глупой Тилли.

Тим отбежал в сторону и задумался. Где же достать еду для Тилли? И вдруг он увидел на земле какую-то штуку, очень похожую на подкову. Тим даже подпрыгнул от радости. Ведь это магнит!

Он зажал магнит в клюве и побежал к собачьей будке. Топ выскочил ему навстречу и оскалил пасть. Но Тим остановился, не доходя до будки. Он нацелился магнитом на мисочку, и — глядите — она поехала прямо к Тиму. Ведь магнит притягивает железо!

Топ злился и лаял на весь двор, а Тим весело смеялся.

— Тилли! — закричал он. — Где ты? Иди сюда, я тебе дам что-то вкусное.

Гусыня прибежала и с жадностью набросилась на еду. Она съела всю кашу и даже пошарила вокруг миски, нет ли ещё. Тут Черныш притащил ещё миску картошки. Тилли съела и картошку.

На другой день Тим и Черныш опять принесли гусыне еду, и опять она всё съела. Скоро Тилли стала очень толстой и жирной, и никто во дворе не мог догадаться, почему Тим и Черныш так откармливают её. Мама-Утка даже как-то сказала гусыне:

— Не толстей так, Тилли. Разве ты не знаешь, что делают с жирными гусями?

— Молчи, мама, — рассердился Тим. Он боялся, что Мама-Утка напугает Тилли, и Тилли перестанет есть. Мама-Утка замолчала, а Тилли отошла в сторонку и задумалась: «Что делают с жирными гусями?»

— Буль, — спросила она козла, — ты не знаешь, что делают с жирными гусями?

— Как же, их уносят на рынок и продают, — ответил козёл Буль.

— Га-га-га, — закричала Тилли, — какой ужас! Я больше не буду есть! Я не хочу быть жирной! Я не хочу на рынок!

Но было уже поздно. Хозяин заметил, что Тилли стала очень жирной, и решил её продать. Он привязал к её лапке верёвочку и так повёл беднягу Тилли на рынок.

А Тим кричал ей вслед:

— Будешь ещё обижать мою маму?

— Ну вот, теперь мы расправились и со вторым врагом! — весело крякнул Тим. — А как мы проучим лисицу?

— Подождём, — сказал Черныш, — она, наверно, скоро придёт.

И верно, не успел он договорить, как показалась лисица. Она тихонько прокралась вдоль стены, пробежала через двор и спряталась в собачьей будке. Вот хитрая! Она знала, что в будке никого нет, — она видела Топа в поле...

— Скорей, Черныш, — заволновался Тим. — Я придумал, как наказать лисицу. Бежим в поле! Нам нужно найти Буля.

Они побежали в поле. Буль щипал траву, а рядом с ним лежал Топ.

— Слушай, Буль, — сказал Тим, — помоги нам поймать лисицу Она забралась в будку Топа и подкарауливает мою маму

— Ладно, — ответил козёл и позвал Топа. Все вчетвером побежали домой.

— А что мы сделаем? — спросил Буль. Тим что-то зашептал ему на ухо.

— Ловко придумано, — засмеялся Буль.

— Тише, тише! — зашипел Тим. — Лисица услышит, у неё очень чуткие уши.

Они тихонько вошли во двор. Буль разбежался — и как стукнет со всего размаху рогами в будку! Хлоп! — будка опрокинулась и накрыла лисицу. Лисица заметалась, забилась, но никак не могла выбраться. Только кончик её рыжего хвоста торчал наружу.

— Ага, попалась! — закричал Тим. — Будешь ещё обижать мою маму? Вот я сейчас позову хозяина.

Но хозяина и звать не пришлось. Он услыхал шум и сам выглянул в окно.

— Жена, жена, гляди-ка сюда! Лисица в будке! Кто же это её поймал?

— Я, я! — замемекал Буль.

— А кто придумал? Тим! — крикнул Черныш и вскочил на будку.

— Ну, лисица, теперь уж ты не уйдёшь.

И верно: лисице пришёл конец.

— Я сделаю из неё воротник, — сказала хозяйка. — Мне будет тепло зимой.

Она сделала себе лисий воротник и по праздникам проветривала его на подоконнике, чтобы мех не испортился. Тогда все собирались под окном и смотрели на лисий мех.

— Теперь уж лисице не спрыгнуть отсюда, — говорила Мама-Утка.

— Куда там! Больше она нас никогда не тронет, — кудахтала курица Пенни.

— Злым лисицам приходит злой конец, — говорила собака Топ.

— Видишь, Мама, — сказал Тим, — вот мы и победили всех врагов. Мы прижгли нос Бимбо, и он больше не смеет показываться в окне. Мы откормили Тилли, и хозяин снёс её на рынок. Мы поймали лисицу, и хозяйка сделала из неё воротник.

— Спасибо, сынок, ты хорошо сделал, — сказала Мама-Утка. — Только прошу тебя, будь теперь послушным и не шали.

Вангели Спиридон Степанович «Приключения Гугуцэ»

Глава из книги

Подснежники

Однажды Гугуцэ нашёл семь копеек. Не больше и не меньше. Опустил он монетки в самый глубокий карман, три дня туда не залезал: вдруг рядом с прежними новые монетки заведутся? Но в кармане, кроме гвоздя, ничего нового не обнаружилось. Сестрёнка сказала, что в её кармашке деньги сами не заводятся. Насчёт папиного кармана брат с сестрой ничего сказать не могли: его не было дома.

Приближался день, какой бывает раз в году. Когда все мужчины всем женщинам делают подарки. Гугуцэ первым из мужчин своего села явился в магазин. По дороге он надумал купить маме машину. Возить маму на базар будет, конечно, он, Гугуцэ.

Потирая руки, вошёл мальчик в магазин. Но не нашёл он, чего хотел. В машинах, которые там продавались, не помещался даже сам Гугуцэ, не говоря уже о маме.

Видя такое дело, купил Гугуцэ пуговицу. Теперь у него оставалось три копейки. Надо бы к пуговице платье прикупить. И не какое-нибудь, а голубое. Но голубого платья в продаже не было. Может, взять вон те туфли на высоких каблуках? Гугуцэ чуть не попросил их у продавщицы, да не знал, какой размер ему купить.

Пошёл он домой, стал дожидаться вечера, когда мама спать ляжет. А чтобы она быстрее уснула, Гугуцэ стал рассказывать ей сказку про царевну. Мама уснула на середине, и другая половина сказки осталась в голове у Гугуцэ. Что ж, пусть царевна подождёт своего Фэт-Фрумоса до следующего раза. Гугуцэ было не до них.

На цыпочках вышел он из спальни и вернулся с ниткою в руках. Приложил он нитку к маминой ноге, и тут у мамы рука шевельнулась. Взял Гугуцэ мамину руку в ладошку, начал её покачивать:

Ночь тиха, постель мягка,

Баю-баюшки, рука.

От этой песенки рука сразу уснула. Смерил Гугуцэ мамины ступни, лёг в постель, а нитку под подушку спрятал.

Утром Гугуцэ первым делом побежал в магазин. Ко всем туфлям нитку приложил, выбрал самые лучшие. Но, узнав, сколько они стоят, почесал за правым ухом, вынул три копейки, пересчитал, почесал за левым ухом, поставил туфли на прилавок и пошёл прочь.

Будь вы в тех краях, вы бы увидели, как вышел Гугуцэ из села, как шагал он по дороге, как скрылась за холмом его остроконечная шапка и долго не показывалась. А потом вы бы увидели, как он обратно спускался с холма, неся охапку подснежников. Ботинки у него разленились, ногам идти мешали, шапка так устала, что качалась на голове. Но Гугуцэ был куда сильнее, чем несчастные ботинки и шапка. Он принёс подснежники прямо в магазин. Самый большой букет подарил продавщице, остальные всем, кто был в магазине.

Люди первый раз в этом году увидели подснежники. Все очень хвалили Гугуцэ, а продавщица даже погладила его шапку, хотя шапка была совершенно ни при чём. Тут Гугуцэ на глазах у продавщицы вынул три копейки, три раза пересчитал их, посмотрел на туфли, вздохнул. Но продавщица ни о чём не догадалась.

Солнце садилось, собирались белые облака, а у Гугуцэ не было подарка для мамы.

«Ничего, — успокаивал он себя. — Утром встану чуть свет, наберу подснежников».

Но под вечер закружились за окном такие большие снежные хлопья, каких Гугуцэ ещё и не видывал. Небо потемнело, холмы побелели, а мальчик уснул. Мама нашла его, спящего, у окна. В руке он держал три копейки и пуговицу. Чудесную пуговицу. Как раз такую, какая была маме очень нужна.

Турбьёрн Эгнер «Приключения в лесу Ёлки-на-горке»

Глава из книги

О Зайке-пекаре, о Крысёнке, его ученике и помощнике, и о том, как Лиса одурачили снова

Это случилось в пекарне в понедельник утром. Зайка- пекарь и Крысёнок, его ученик, очень спешили — в этот день в лавку приходило много покупателей, и всем им нужны были свежие слойки и пряники.

— Сегодня ты можешь сам печь перцовые пряники, — сказал Зайка, — а я стану в булочной за прилавок и буду продавать хлеб и слойки.

— Но ты хоть покажи мне, как это делается! — испуганно попросил Крысёнок. (По совести говоря, ему никогда раньше не приходилось самому печь перцовые пряники.)

— Это сущая ерунда, — успокоил его Зайка-пекарь, — я тебя живо этому обучу. Печь пряники — плёвое дело, потому что у нас есть своя собственная песенка пекаря перцовых пряников. Тебе надо только запомнить эту песенку и делать всё так, как в ней говорится.

— Что же это за песенка?

— Слушай, — проговорил Зайка-пекарь и начал петь песенку пекаря перцовых пряников:

Если пряники с перцем нам надо испечь,

Мы сначала растопим как следует печь,

И туда, где пожарче, — в серёдку —

Мы поставим тогда сковородку.

А когда сковородка нагреется,

Жиром смажем её, разумеется.

А потом хорошенько смешать надо нам

Весь оставшийся жир и песку килограмм.

Пусть сахар и жир постоят, а пока

Мы добудем четыре яичных желтка

И вобьём их сильней, не жалея руки,

В полтора килограмма пшеничной муки.

И как только опара начнёт убегать,

Нам следует перца щепоточку взять

И смешать всё как следует снова.

Дело сделано — тесто готово!

— Всё понял? — спросил Зайка-пекарь, когда он допел свою песенку.

— Чего уж легче! — беззаботно ответил Крысёнок.

— А потом раскатаешь тесто и вырежешь из него пряничных человечков, — продолжал объяснять Зайка-пекарь.

— Пряничных человечков, — рассеянно повторил Крысёнок.

— А потом положишь их на сковородку и поставишь её в печь.

— А потом положу их на сковородку и поставлю её в печь.

— Вот и хорошо, — сказал Зайка-пекарь и отправился в лавку продавать хлеб и слойки.

А Крысёнок принялся печь перцовые пряники. Печь их не составляло для него никакого труда. Он напевал себе под нос песенку пекаря перцовых пряников и делал всё точь-в-точь так, как в ней говорилось:

Если пряники с перцем нам надо испечь,

Мы сначала растопим как следует печь.

И туда, где пожарче, — в серёдку —

Мы поставим тогда сковородку.

А когда сковородка нагреется,

Жиром смажем её, разумеется.

А потом хорошенько смешать надо нам

Этот жир весь и перца один килограмм.

— По-моему, там был килограмм, — пробормотал Крысёнок. — Да, конечно, там был именно килограмм, — повторил он и, схватив килограмм перца, бухнул его в миску с жиром.

Но тут ему пришлось сделать небольшой перерыв, потому что...

— А-а-пчхи! А-а-пчхи! А-а-пчхи! Вот некстати, — досадливо пробурчал Крысёнок. Но ему пришлось чихнуть ещё раз двадцать, прежде чем он смог опять запеть свою песенку и снова взяться за дело:

Пусть перец и жир постоят, а пока

Мы добудем четыре яичных желтка

И вобьём их сильней, не жалея руки,

В полтора килограмма пшеничной муки.

И как только опара начнёт убегать,

Нам сахара надо щепоточку взять

И смешать всё как следует снова,

Дело сделано — тесто готово!

И он стал раскатывать тесто и вырезать из него пряничных человечков. Потом он положил пряничных человечков на сковородку и по-настоящему сунул её в печь — всё так, как учил его Зайка-пекарь. Как только пряники были готовы, в пекарне появился Зайка-пекарь. Он отломил большой кусок самого большого пряника, положил его в рот и:

— У-у-у-у-у! — заревел он совсем не по-заячьи. — А-а-а! О-о-о! Что... это ты натворил?! — заикаясь, спросил Зайка-пекарь, когда немножко пришёл в себя.

— Всё точь-в-точь, как ты меня научил, — испуганно ответил Крысёнок.

— Но это невозможно! — простонал Зайка-пекарь.

— Да, да! — подтвердил Крысёнок. — Точь-в-точь, как говорится в той песенке.

— Тогда попробуй их сам!

Крысёнок отломил маленький кусочек пряника и с опаской положил его в рот, и вдруг даже подпрыгнул от неожиданности! Из глаз его брызнули слёзы, и он стал ловить воздух ртом.

— Да, — сказал Крысёнок, когда немножко отдышался, — удивительно вкусно!

— Ну что я тебе говорил?! А теперь объясни мне, как ты всё это делал, — попросил его Зайка-пекарь, и Крысёнок запел:

Если пряники с перцем нам надо испечь,

Мы сначала растопим как следует печь,

И туда, где пожарче, — в серёдку —

Мы поставим тогда сковородку.

А когда сковородка нагреется,

Жиром смажем её, разумеется.

А потом хорошенько смешать надо нам

Этот жир весь и перца один килограмм.

— Что?! Что ты сказал?! — закричал Зайка-пекарь.

— Этот жир весь и перца один килограмм, — растерянно повторил Крысёнок.

— Караул! На помощь! Целый килограмм перца! — завопил Зайка-пекарь. — Ты с ума сошёл!

— А разве это не перцовые пряники? — удивлённо спросил Крысёнок.

— Перцовые! Но перца надо было насыпать всего одну щепотку! Это сахара, сахара килограмм!

— Вот как, всего одну щепотку?

— Да. А ты бухнул целый килограмм!

— Так вот отчего я чихал! — сообразил Крысёнок.

— Ну а что ты делал потом?

— Потом? — переспросил Крысёнок. — Сейчас, сейчас вспомню! — Он задумался (всего на две или три минутки), а потом вспомнил и обрадованно запел:

Пусть перец и жир постоят, а пока

Мы добудем четыре яичных желтка

И вобьём их сильней, не жалея руки,

В полтора килограмма пшеничной муки.

И как только опара начнёт убегать,

Нам сахара надо щепоточку взять...

— Всё ясно, — перебил его Зайка-пекарь. — Все пряники испорчены!

— Испорчены? Разве? — разочарованно протянул ученик и помощник.

— Можешь выбросить их на помойку, — хмуро произнёс Зайка- пекарь.

— Всё-таки жалко...

— Но они же совсем несъедобны!

— А может, мы их всё-таки оставим? Вдруг кто-нибудь любит именно такие пряники?

— Вряд ли такой найдётся, — пробурчал Зайка-пекарь.

— А вдруг всё-таки найдётся, — с надеждой произнёс Крысёнок.

— Ну ладно, пускай остаются, — согласился Зайка-пекарь. — А теперь ты отправишься в лавку и будешь продавать слойки, а печь перцовые пряники я буду сам. Обыкновенные перцовые пряники, — добавил он, многозначительно посмотрев на Крысёнка.

— Я бы тоже хотел испечь несколько штук... Попробовать... — тихонько попросил Крысёнок.

— Нет! — твёрдым голосом произнёс Зайка-пекарь. — Твоими пряниками мы уже сыты по горло. Всё!

И Крысёнок отправился в лавку продавать хлеб и свежие ароматные слойки, а Зайка-пекарь остался на кухне, чтобы испечь новые перцовые пряники. Обыкновенные перцовые пряники, от которых глаза не лезут на лоб и не текут слёзы. Перцовые пряники, которые сами тают во рту. Зайка-пекарь уже засовывал сковородку в печь, когда в пекарню прибежал Крысёнок.

— Там... там... — испуганно бормотал он, показывая на дверь, — там... Лис! По-моему, он идёт прямо сюда...

— Господи! Этого нам только не хватало, — простонал Зайка- пекарь.

— Ты знаешь, у него очень свирепый вид, — добавил Крысёнок почти шёпотом.

— Не волнуйся, — успокоил его Зайка-пекарь, — нас он не тронет. Просто он съест всё, что у нас есть.

— Что же нам делать?!

— Сам не знаю, — вздохнул Зайка-пекарь.

— Ой!.. Ой!.. У меня, кажется, есть идея!

— Какая же? — недоверчиво поинтересовался Зайка-пекарь.

— Слушай! Мы спрячем все наши хорошие пряники и слойки, а мои перцовые пряники выставим на прилавок. Лис придёт и все их съест. Вот мы от них и избавимся.

— А ты, малый, не дурак, — заметил Зайка-пекарь. — Кто бы мог подумать!

— Я и сам так подумал, — застенчиво проговорил Крысёнок, и они принялись за дело.

Сначала они бросились в лавку и спрятали все хорошие пряники и слойки, которые там были, а потом на самое видное место поставили большое блюдо с переперченными перцовыми пряниками.

Вскоре в дверях появился Лис.

— Добрый день! — вежливо приветствовал его Зайка-пекарь.

— Да, да, — хмуро пробурчал Миккель и покосился на пряники, которые лежали на прилавке. — Мне нужны эти пряники.

— Сколько тебе, Миккель? — спросил Зайка-пекарь.

— Все! — отрезал Лис.

— Это будет стоить три кроны и десять эре, — быстро сосчитал Зайка-пекарь.

— Болтовня! — прорычал Лис. — Я не заплачу ничего.

— Не заплатишь — не получишь пряники, — вздохнул Зайка. — Они стоят десять эре за штуку.

— А ну-ка тащи сюда свои пряники, — рассвирепел Миккель, — а не то я проглочу вместо них тебя!

— Ну уж нет, ешь тогда лучше пряники, — решил Зайка-пекарь, — но учти: это называется грабёж, — добавил он.

— Наплевать мне, как это называется, — проворчал Лис, схватил с прилавка самый большой пакет и стал быстро перекладывать в него пряники, которые лежали на блюде.

Но когда Лис совсем было уже собрался выйти из лавки, он почувствовал вдруг такой жгучий голод, что решил тут же попробовать свою добычу. Он вытащил из пакета самый большой перцовый пряник, сунул его в рот и...

— А-а-а! — завопил Лис дурным голосом. — А-а-а! — И начал чихать и кашлять так, что Зайке-пекарю пришлось долго колотить его по спине.

— Что это за гадость?! — проревел Миккель, когда пришёл в себя.

— Прекраснейшие, нежнейшие перцовые пряники, — ласково пропел Зайка-пекарь.

— В жизни такой гадости не пробовал!

— Пряники-то хорошие, — объяснил Зайка-пекарь, — всё зависит от того, кто их ест.

— Что ты имеешь в виду? — с подозрением проворчал Лис.

— Мой дедушка (а он был большой умница) всегда говорил, что ворованные пряники всегда бывают горькими. Только пряники, которые куплены честно, бывают сладкими на вкус. Так говорил мой дедушка.

— Дурак был твой дедушка! — выругался Лис.

— Ошибаешься, Миккель. Мой дедушка был очень умным, — не согласился Зайка-пекарь.

— Вполне возможно. Но то, что он говорил насчёт горьких и сладких пряников, — полная ерунда.

— Я в этом не уверен.

— Сейчас мы это проверим, — сказал Лис и вытащил из кармана монету в десять эре. — Смотри, — сказал он, — вот монета в десять эре. Я куплю у тебя один пряник, и мы узнаем, прав ли был твой дедушка.

— Согласен, — сказал Зайка-пекарь, — это будет честно купленный пряник. — Он незаметно достал из-под прилавка один из хороших старых перцовых пряников, которые сам испёк ещё накануне, и протянул его Миккелю.

— Пожалуйста, — сказал он, — вот тебе пряник за десять эре.

Лис с опаской взял пряник и осторожно попробовал его.

— Гм, — произнёс он и попробовал ещё раз. А потом запихнул в рот целый пряник и стал жадно жевать. — Удивительно, — пробормотал Миккель, когда с пряником было покончено.

— Ну что, — поинтересовался Зайка-пекарь, — этот тоже был горький?

— Нет, — вынужден был признать Лис, — этот оказался хороший и сладкий.

— Вот видишь, — сказал Зайка-пекарь, — мой дедушка...

— Заткнись ты со своим дедушкой!.. (Ужасный грубиян этот Миккель! Но что делать? Мне приходится рассказывать всё так, как было на самом деле.) Заткнись ты со своим дедушкой! — грубо перебил Зайку Миккель. — Лучше продай мне свои пряники. Только сначала я должен сбегать домой и взять деньги. А пакет может постоять пока здесь, — добавил он и выскочил из лавки.

Когда Миккель-Лис убежал, Зайка-пекарь и Крысёнок пустились в пляс.

— Ловко мы с ним разделались! — радовался Зайка-пекарь.

— Обманули дурака на четыре кулака! — приплясывал Крысёнок.

— Это всё твои пряники, — заметил Зайка-пекарь, — это они спасли нас.

— Да, нет худа без добра, — глубокомысленно заметил ученик и помощник.

Пока Лис бегал домой за деньгами, были готовы новые пряники, которые испёк сам мастер-пекарь. Это были нежнейшие, сладчайшие пряники, они сами таяли во рту Зайка-пекарь взял пакет с переперченными пряниками, высыпал их в ящик и быстро наполнил пакет новыми — сладчайшими и нежнейшими. Едва он успел поставить пакет на старое место, как в лавке появился Лис.

— Сколько я должен тебе за эти пряники? — спросил он.

— Три кроны и десять эре, — ответил Зайка-пекарь.

— Вот, — сказал Миккель и показал деньги Зайке. — Только сначала я должен попробовать пряники. И если они окажутся такими же дрянными, как в первый раз... ты пропал!

Лис вытащил из пакета один пряник и осторожно попробовал его.

— Гм, — сказал он и попробовал ещё раз. Потом Миккель съел ещё один пряник, и ещё один, и ещё один, а вскоре пакет был наполовину пуст.

— Ну что, Миккель, теперь они вкуснее? — спросил Зайка.

— Это уж моё дело, — огрызнулся Лис. — Только не говори потом, что я тебе за них не заплатил. — И, бросив деньги на прилавок, Лис вышел из лавки.

— Всё сошло как нельзя лучше, — весело сказал Зайка-пекарь, когда за Лисом захлопнулась дверь.

— Всё сошло, как и должно было сойти, — заметил ученик и помощник.

— Мы с тобой оказались очень хитроумными, — продолжал Зайка-пекарь.

— Да, мы самые что ни на есть хитроумные звери во всём мире, — согласился ученик и помощник.

— И уж во всяком случае — во всём нашем лесу, — сказал Зайка- пекарь.

И от радости они тут же съели штук двадцать нежнейших и сладчайших перцовых пряников, которые сами тают во рту

Хогарт Энн «Мафин и его весёлые друзья»

Главы из книги

Мафин ищет клад

Был чудесный весенний день, и ослик Мафии весело бегал по саду — искал, чем бы заняться. Он уже перемерил все свои парадные сбруйки и попоны, съел завтрак, посмотрел, как на грядках растут морковки, и теперь мечтал о том, чтобы произошло какое-нибудь чудо.

И чудо свершилось.

Ветер неожиданно принёс откуда-то скомканный листочек бумаги. Листочек ударил Мафина прямо в лоб и застрял между ушами.

Мафии снял его, осторожно развернул и стал рассматривать — сначала с одной стороны, потом с другой.

Тут он вдруг обнаружил , что от волнения уже давно не дышит, и выпустил воздух с такой силой, будто он не ослик, а паровоз.

— Вот так штука!.. Да ведь это же клад! Зарытый клад. А это план того места, где он запрятан.

Мафин сел и снова уставился на бумажку.

— Ага! Догадался! — воскликнул он. — Клад спрятан под большим дубом. Сейчас же побегу и вырою его.

Но в этот миг за спиной Мафина раздался тяжёлый вздох. Ослик быстро обернулся и увидел пингвина Перигрина, который тоже пристально рассматривал план.

— Ага, сокровище! — прошептал Перигрин. — Долго тут гадать не приходится. Сомнений нет: это карта Южного полюса. Сокровище зарыто там! Возьму-ка лыжи, топорик для льда — и в путь!

«Карта Южного полюса? — повторил про себя Мафин. — Южного полюса? Вряд ли! Я всё-таки думаю, что сокровище зарыто под дубом. Давай-ка я ещё раз взгляну на план».

Перигрин принялся рассматривать карту сквозь увеличительное стекло, а Мафин лёг на живот и вытянул морду: он думал, что лёжа лучше рассматривать карту.

— Дуб, — прошептал Мафин.

— Южный полюс, — пробормотал Перигрин.

Вдруг чья-то тень легла на карту Это подошёл негритёнок Волли.

— Да ведь это штат Луизиана в Америке! — воскликнул он. — Я там родился. Мигом уложу вещи и отправлюсь за сокровищем! Интересно только, каким путём туда лучше добраться?

Все трое снова уставились на карту.

— Луизиана! — радовался Волли.

— Южный полюс, — бормотал Перигрин.

— Дуб, — шептал Мафии.

Вдруг все трое подскочили на месте, потому что сзади захрустели камушки. Это появился страус Освальд. Вытянув длинную шею, он посмотрел на карту и улыбнулся.

— Конечно, это Африка! — сказал он. — Я когда-то жил там. Отправляюсь в путь сию же минуту. Только сначала надо хорошенько запомнить план.

— Это Луизиана! — воскликнул Волли.

— Нет, Южный полюс! — возразил Перигрин.

— Дуб! Дуб! — настаивал Мафии.

— Африка, — шептал Освальд. — Вот что, — сказал он, — я забираю план с собой! — Он вытянул шею и схватил клювом бумажку.

В ту же секунду Волли вцепился в неё своей коричневой ручкой, Перигрин наступил на уголок карты перепончатой лапой, а в другой её угол вцепился зубами Мафии.

И вдруг, откуда ни возьмись, хлопая ушами и виляя хвостом, примчался щенок Питер.

— Спасибо, Мафин! Спасибо, Освальд! Спасибо, Волли и Перигрин! — вскричал он, задыхаясь от быстрого бега.

Все от удивления забыли про карту.

— За что спасибо? — спросил Мафин.

— Да за то, что вы нашли мою бумажку! — сказал Питер. — Она улетела у меня изо рта, и я уже решил, что она пропала.

— Твоя бумажка? — буркнул Перигрин.

— Нуда, а мне бы очень не хотелось, чтобы она потерялась. Ведь без неё мне не найти моё сокровище!

— Какое сокровище?! — воскликнули разом Мафин, Освальд, Волли и Перигрин.

— Разве вы не поняли, что здесь нарисовано? Вот дорожка нашего сада. Вот кусты. А вот клумба. А это то место, где я зарыл мою самую любимую кость.

И Питер побежал прочь, бережно держа в зубах клочок бумаги.

— Кость! — простонал Мафии.

— Клумба! — вздохнул Освальд.

— Кусты! — проворчал Перигрин.

— А мы и не сообразили! — прошептал Волли.

И все четверо, убитые горем, отправились домой. Но они быстро утешились, увидев, что их ждёт чай со сладким печеньем.

Мафин недоволен своим хвостом

Опечаленный Мафии сидел под вишнёвым деревом в саду. Если бы кто-нибудь понаблюдал за ним в это время, то увидел бы, как он поворачивает голову то вправо, то влево, изо всех сил вытягивая шею и стараясь разглядеть свой хвост.

Хвост был длинный, тонкий, прямой, как палка, с маленькой кисточкой на конце. И Мафии с грустью подумал, что ни у кого из его друзей нет такого жалкого хвоста.

Он встал и направился к небольшому пруду где плавала и ныряла, поблёскивая чёрной атласной кожей, тюлениха Сэлли.

— Ах, Сэлли! — сказал Мафии. — Какой у тебя замечательный хвост! Не то что мой...

— Не унывай, — сказала Сэлли приветливо. —- Если тебе непременно хочется сменить свой хвост, я с удовольствием одолжу мой запасной, хотя мне кажется, что твой не так уж плох. Вполне подходящий и даже хорошенький.

Сэлли нырнула в пруд и вскоре появилась с запасным хвостом. Хвост был совершенно мокрый, потому что хранился в скалистой подводной пещере. Сэлли аккуратно прикрепила его Мафину поверх его собственного хвоста.

— Готово! — сказала Сэлли. — Это очень полезный хвост: с ним можно плавать и нырять.

И прежде чем Мафии успел поблагодарить её, тюлениха снова скользнула в воду.

Мафии долго стоял на берегу, чувствуя себя очень неловко с таким непривычным хвостом. Ему всё время казалось, что хвост так и подталкивает его к воде, будто хочет снова стать мокрым и блестящим и поплавать в пруду. И Мафии вдруг сделал глубокий вдох и впервые в жизни нырнул в воду. Хотя он старался во всём подражать Сэлли, ничего не вышло. Он камнем упал на дно, но через минуту выскочил на поверхность, пыхтя, фыркая и пуская пузыри.

— Сэлли, — еле проговорил он. — Сэлли! Помоги! Помоги! Тону!

Сэлли быстро подплыла к нему и помогла выбраться на берег.

— Пожалуйста, забери обратно свой хвост, Сэлли! — сказал Мафии, когда немного пришёл в себя. — Ему бы хотелось сидеть в воде всю жизнь, а я не могу. С твоей стороны было очень мило одолжить мне свой хвост, но я не уверен, что он мне подойдёт.

Мафии немножко посидел на берегу, чтобы отдышаться, а потом тихонько побрёл к пингвину Перигрину, который грелся на солнышке около своей хижины и читал учёную книгу.

— Какой у вас прелестный, аккуратненький хвостик, мистер Перигрин! — сказал Мафии. — Как бы мне хотелось иметь такой же! Его, наверно, легко держать в чистоте и порядке.

Перигрин очень обрадовался и был польщён. Он ласково посмотрел на Мафина.

Солнце пригревало спину пингвина, он вкусно пообедал и наслаждался книжкой. Ему захотелось оказать кому-нибудь добрую услугу.

— Ты совершенно прав, молодой Мафии, — сказал он. — У меня действительно прекрасный хвост: красивый, аккуратный, работящий. Должен признаться, что твой хвост очень невыгодно отличается от моего. Знаешь что? Я одолжу тебе мой запасной хвост. Тебе он очень пойдёт.

Перигрин вынул из несгораемого шкафа свой запасной хвост, чуть поменьше того, который носил сам, и, пожалуй, чуточку менее блестящий, но, в общем, отличный хвост.

— Вот, — сказал он, прилаживая хвост Мафину. — Этот хвост тебе пригодится. Это довольно-таки смышлёный хвост, и он поможет тебе думать.

Перигрин снова взялся за книгу и перестал обращать на Мафина внимание.

Скоро Мафии убедился, что Перигрин и в самом деле был прав, говоря, какой у него учёный и умный хвост. Хвост заставил Мафина призадуматься о таких сложных вещах, что уже через минуту у ослика разболелась голова. Он старался не думать, чтобы не утомлять себя, но хвост этого не хотел. Хвост заставлял ослика мыслить и быть серьёзным.

Наконец Мафии окончательно потерял всякое терпение.

— Пожалуйста, Перигрин, — сказал он кротко, — заберите ваш хвост. Это, конечно, замечательный хвост, и я вам очень благодарен, но у меня от него разболелась голова.

— Мне бы следовало знать, — сердито сказал Перигрин, отцепляя от Мафина хвост и укладывая его в несгораемый шкаф, — что несчастный осёл, такой вот, как ты, никогда не сможет пользоваться первоклассным хвостом, таким вот, как этот! С моей стороны было просто смешно предлагать его тебе. Сейчас же уходи отсюда, я не могу больше терять драгоценное время на такого осла, как ты!

Мафин вернулся под вишнёвое дерево. Нельзя сказать, чтобы теперь он был вполне доволен своим хвостом, но всё-таки убедился, что его хвост лучше, чем у Сэлли и Перигрина.

Вдруг он заметил страуса Освальда, который стоял за деревом. Освальд дожидался, пока вишни сами упадут ему в рот. Ждать надо было очень долго, потому что дерево ещё только цвело. Наконец страус перестал смотреть на ветки, закрыл рот, вздохнул и тут только заметил Мафина.

— Что случилось, Мафин? — спросил Освальд. — У тебя такой жалкий вид!

— Хвост замучил ! — ответил он. — Ну что это за хвост! Как бы мне хотелось, чтобы он был из настоящих пушистых перьев, как у тебя!

Дело в том, что Освальд очень гордился своим хвостом. Это было его единственное сокровище, и он его очень берёг. Но Освальд был добряк и любил Мафина.

— Если хочешь, Мафин, я могу одолжить тебе мой самый лучший, парадный хвост. Он завёрнут в папиросную бумагу. Подожди минуточку, я сейчас принесу.

Освальд поскакал прочь на своих длинных, тонких ногах и вскоре вернулся, неся в клюве драгоценный пушистый хвост.

— Смотри, — сказал он, осторожно развёртывая его. — Не правда ли, какой красивый? Береги его и обязательно поднимай, когда будешь садиться, а то изомнёшь.

Он осторожно приладил Мафину пышный хвост. Ослик горячо поблагодарил его и обещал, что будет обращаться с ним бережно.

Потом Мафии с гордым видом отправился на прогулку, а сзади на хвосте у него развевались прелестные пёрышки.

Но даже хвост страуса не подошёл Мафину. Оказалось, что он нестерпимо щекочет! Мягкие пушистые пёрышки чуть не сводили Мафина с ума. Он не мог шагать спокойно: приходилось подпрыгивать и подскакивать, чтобы убежать от сумасшедшей щекотки.

— Худо, Освальд! — кричал он, прыгая и брыкаясь. — Отцепи его поскорей! Так щекотно, что я сойду с ума!

— Странно! — сказал Освальд. — Никогда не замечал, чтобы он щекотал!..

Тем не менее он отстегнул хвост, осторожно завернул его в папиросную бумагу и отнёс домой.

Мафии сел на траву огорчённый. Опять неудача! Неужели ничего нельзя поделать с бедным хвостом? Вдруг он услышал на тропинке ы быстрые шаги. Они затихли возле него. Мафин уныло поднял голову. Перед ним стояла девочка Молли — сестра Волли.

— Не вешай носа, Мафин! — сказала она. — Глупенький, ну что л. хорошего в чужих хвостах? Лучше украсить свой собственный. Когда мама хочет, чтобы у дочки была красивая причёска, она завязывает ей бант. Давай сделаем то же самое с твоим хвостом. Посмотри, какую я принесла тебе ленточку. Пожалуйста, приподними хвостик, Мафин!

Мафин послушно поднял свой длинный белый хвост и чуть было не свернул шею, стараясь разглядеть, что делает Молли.

— Готово! — закричала она через минуту. — Подымись, Мафин, и помаши хвостом. Увидишь, какой он теперь хорошенький.

Мафин послушался и остался очень доволен: на конце хвоста был завязан красный шёлковый бант. Его хвост стал теперь самым красивым из всех хвостов на свете!

— Спасибо, Молли, — сказал он. — Ты очень добрая и славная, и ты так ловко всё это придумала! Пойдём покажем всем, как это красиво!

Мафин поскакал с гордым видом, а Молли побежала рядом. Мафин больше не стыдился своего хвоста. Наоборот, он был от него в восторге. И каждый встречный соглашался, что Молли очень ловко всё придумала.

Похожие статьи:

Сказки для детей 5-7 лет

Сказка про облачко и солнышко для детей

Сказки для детей средней группы детского сада по ФГОС

Сказки для подготовительной группы детского сада

Сказки для детей 3-4 лет в детском саду