Рассказы про Вавилонскую башню для детей
Вавилонская башня
Это было так давно, что никто не помнит, когда это было. Рассказывают, однако, будто в те времена все люди говорили на одном языке и все друг друга понимали.
И захотелось людям оставить память о себе на веки веков.
— Давайте соберёмся все вместе и выстроим высокую башню! — сказал один.
Все обрадовались и закричали:
— Мы выстроим башню, мы выстроим башню, мы выстроим башню до самого неба!
Выбрали высокую гору — и закипела работа! Одни месят глину, другие лепят из неё кирпичи, третьи кирпичи эти в печах обжигают, четвёртые возят их на гору. А наверху уже люди стоят, принимают кирпичи и складывают из них башню.
Все работают, всем весело, все поют песни.
Башня строилась не год и не два. Одних кирпичей для неё понадобилось тридцать пять миллионов! И для себя пришлось ещё дома построить, чтобы было где отдыхать после работы, а возле домов посадить кусты и деревья, чтобы птицам было где петь.
Целый город вырос вокруг горы, на которой строилась башня. Город Вавилон.
А на горе с каждым днём всё выше, уступами, поднималась красавица башня: внизу широкая, кверху всё уже и уже. И каждый уступ этой башни красили в разный цвет: в чёрный, в жёлтый, в красный, в зелёный, в белый, в оранжевый. Верх придумали сделать синим, чтобы был, как небо, а кровлю — золотой, чтобы, как солнце, сверкала!
И вот башня почти готова. Кузнецы уже золото куют для кровли, маляры окунают кисти в вёдра с синей краской. Но вдруг, откуда ни возьмись, появляется среди людей сам Бог. Не понравилась ему их затея — выстроить башню до самого неба. Не хотел он, чтобы люди добрались до неба.
«Это оттого они умудрились свою башню выстроить, — подумал он, — что у них один язык и всякий человек понимает другого. Вот они и договорились!»
И наслал Бог на землю великую бурю. Пока буря бушевала, ветер унёс все слова, которые люди привыкли друг другу говорить.
Вскоре буря утихла, и люди снова принялись за работу. Они ещё не знали, какая беда их постигла. Кровельщики пошли к кузнецам сказать, чтобы те скорее ковали тонкие золотые листы для кровли. А кузнецы не понимают ни слова.
И во всём городе Вавилоне люди перестали понимать друг друга.
Маляр кричит:
— Краска кончилась!
А у него получается:
— Номорпэнт!
— Ничего не понимаю! — кричит ему снизу другой.
А получается:
— Жэнеком пренепа!
И по всему Вавилону раздаются слова, понятные одним и непонятные другим.
— Виндадоры!
— Маракири!
— Бобэоби!
— Дзын!
Все побросали работу, ходят как в воду опущенные и ищут: кто бы мог их понять?
И стали люди собираться кучками: кто с кем говорит одинаково, тот с тем и старается держаться. И вместо одного народа получилось множество разных народов.
И разошлись люди в разные концы земли, каждый народ в свою сторону — строить свои города. А башня стала мало-помалу разваливаться.
Но говорят, что до сих пор в каждом городе можно найти обломки кирпичей от вавилонской башни. Потому что многие уносили их с собой на память о тех временах, когда на земле был мир и люди понимали друг друга.
И до сих пор на всех языках света люди рассказывают эту сказку о недостроенной башне.
Блудный сын
Было у человека два сына. Старший — спокойный да хозяйственный, работает в поле, отцу помогает. А младшему всё не сидится дома, хочется дальние страны посмотреть. И говорит он отцу:
— Вы тут с братом хозяйничайте, а мне дайте мою долю наследства. Я пойду путешествовать.
Отец уговаривает его:
— Ну куда ж ты пойдёшь? Ты молод ещё, людей не знаешь, никакому делу не обучен. Пропадёшь!
А сын не отступается: «Пусти да пусти».
Отец видит — делать нечего, выделил младшему сыну его долю и отпустил.
У младшего сына сборы недолгие: купил себе вороного коня, седло, рубаху шёлковую и шапку новую, богатую, расшитую золотом. Оставшиеся деньги завязал в платок, платок положил за пазуху, сел на коня и поехал.
Долго ли ехал он, скоро ли, а занесло его на чужую сторону, в большой город. Дома каменные, высокие, народу много, все спешат. Весело!
Навстречу ему идёт прохожий. Он его спрашивает:
— Скажи, добрый человек, где тут можно ночлег найти?
А прохожий — ему:
— Много ли у тебя денег?
Тот вынул из-за пазухи платок, развернул его и показывает прохожему:
— Вот сколько, гляди!
У прохожего глаза разгорелись.
— Да ты, оказывается, богач! Я тут знаю один дом. Это самый хороший постоялый двор в городе. Туда и пойдём.
Пришли на постоялый двор. Младший сын спросил себе лучшую комнату, а коня велел накормить отборным овсом. А на дворе уже народ толпится. Прослышали, что богач к ним в город пожаловал, и хотят на него посмотреть. Видят, что молод и прост, и говорят ему:
— У нас, брат, здесь такой обычай, чтобы самый богатый всех поил-кормил.
А ему и лестно, что его за самого богатого считают.
— Что ж, — говорит, — это хороший обычай. У нас дома тоже всегда много народу за стол садится.
И всех приглашает к обеду.
Все пируют, веселятся, хвалят своего нового друга: он и краше всех, и умнее всех, и поёт лучше всех, и пляшет! А тот уши развесил и рад. Каждому слову верит.
И пошла у него с той поры развесёлая жизнь. Что ни день — пир горою. Днём пьянствует, ночью в кости играет на деньги. А сам думает: «Глупый я, глупый: сидел до сих пор дома и не знал даже, что на свете бывают такие славные да весёлые люди!»
Но вот в один прекрасный день сунул младший сын руку за пазуху, вынул платок, развернул его, а в платке ничего нет. Всё потратил. «Ну, ничего, — думает. — Зато у меня много друзей. То я их кормил, а теперь они меня кормить будут».
А дружки-товарищи, как увидели, что с него больше взять нечего, так все и разбежались. Словно их никогда и не было.
Младший сын погоревал-погоревал и пошёл шапку свою продавать. На те деньги хозяин постоялого двора три дня его кормил. На четвёртый говорит:
— Давай ещё денег. У нас даром не кормят.
Младший сын говорит.
— Денег у меня нет. На, возьми моё седло.
Хозяин седло взял и за это кормил его ещё три
Хозяин говорит:
— Давай коня. Всё равно тебе его не прокормить — одна обуза. Да и без седла куда поедешь? Продашь коня — так и быть, живи у меня ещё месяц.
Пошёл младший сын в конюшню с конём прощаться. Поцеловал его между ушами и заплакал. Вот когда припомнился ему родной дом! «Как-то там, — думает, — отец? Как брат? Здоровы ли? Вспоминают ли когда? И зачем только я от них ушёл?»
А возвращаться стыдно.
И побрёл младший сын без шапки, босой, искать себе заработка. Толкнулся в один дом, спрашивает:
— Нужен вам работник?
— Нужен, — отвечают. — Шить умеешь?
— Нет, не умею.
— Тогда не нужен.
Пошёл в другой.
— Работник требуется?
— Очень даже требуется, — говорят. — Семья у нас большая, а стряпать некому. Будешь у нас за повара.
А он говорит:
— А я стряпать не умею.
— Тогда прощай!
В третьи ворота стучится. Там дом строят, рук не хватает. Обрадовались ему, говорят:
— Иди к нам плотничать!
А он никогда и топора в руках не держал.
И всюду его спрашивали, что он умеет делать. А он ничего не умеет.
Наконец пришёл к одному человеку, тот ему и говорит:
— Ну что ж, если ты ничего не умеешь, придётся тебе свиней пасти.
И младший сын остался у этого человека свинопасом.
Приключился в той стране неурожай, и наступил голод. Хозяин говорит:
— Мы тебя кормить больше не можем. Сами еле перебиваемся. А жить — живи у нас, если хочешь.
Остался у хозяина — куда он пойдет? И подъедал за свиньями отруби в корыте.
Горько стало ему! Всё чаще дом родной вспоминает. «Там, у отца, — думает, — последний работник ест вволю, а я здесь должен с голоду пропадать! Пойду-ка я лучше к нему, повинюсь. «Простить ты меня не простишь, — скажу ему, — но возьми меня к себе в работники. Я хоть сыт буду, и около тебя».
Подумал так и стал к родной стороне пробиваться. Оттуда-то он как ветер мчался — на коне! А обратно ползёт еле-еле: сил мало, изголодался весь, иззяб. Посчастливится — орешков соберёт в лесу или ягод. А то у добрых людей хлеба попросит.
Так и дошёл до родных мест. И чем ближе к дому, тем ему страшнее. Как-то встретит его отец? А вдруг с глаз долой прогонит и не захочет даже выслушать? Задумался он об этом, смотрит — а вдали родной дом. Ближе, ближе подходит к дому, а там какой-то старик на пороге. Старик этот — его отец. Он сразу признал своего сына и кинулся ему навстречу.
Сын упал перед ним на колени и заплакал:
— Отец! Отец! Зачем я не слушал тебя? Зачем бросил дом родной и ушёл на чужбину? Деньги твои я все промотал, а потом скитался и маялся. Простить ты меня не можешь, я знаю, но возьми меня к себе хоть в работники.
Но отец поднял его с колен и поцеловал.
— Разве ты забыл, что я твой отец, а ты мой сын? Как могу я тебя не простить? Да, ты виноват, но ты воротился, раскаялся. Идём же в дом скорее и забудем все горести!
И громким голосом крикнул работникам:
— Сын мой вернулся! Несите самые лучшие одежды! А к ужину зажарьте самого лучшего телёнка!
И созвал полный дом гостей, и стали они пировать.
А старший сын идёт с поля и слышит громкие голоса, смех, песни. Подзывает работника и спрашивает:
— По какому случаю в доме моего отца пирование?
Работник ему говорит:
— Вернулся твой младший брат, и хозяин велел в его честь зажарить самого лучшего телёнка.
Обидно показалось старшему, что так встречают его брата. «Что же это такое? — думает. — Я всю жизнь при отце, пасу его стада, поля его возделываю, старость его утешаю. А брат мой гулял по свету да деньги отцовские тратил. В его честь пир устраивают, гостей созвали, а про меня отец и не вспомнит! Не пойду к ним!»
Но тут отец сам к нему вышел, взял его за руку и сказал:
— Идём же скорее! Ты видишь, какая у нас радость! Твой брат пропадал и нашёлся. Ведь мы думали: он умер, а он здесь, живой!
И старший брат вошёл в дом, увидел младшего и не узнал его: такой он стал худой да бледный.
— Видно, хлебнул ты горя, — сказал он, обнял брата и сел с ним рядом.
Могучий Самсон
«Самсон идёт!»
Давным-давно, в стародавние годы, жил в земле Ханаанской человек по имени Маной.
Солнце в этом краю светило круглый год. Хлеба родилось вдоволь. Виноград был сочный и сладкий, и его тоже хватало на всех. На зелёных склонах гор паслись коровы и овцы, в долинах журчали прозрачные и прохладные ручьи. Люди жили, трудились и не знали горя.
И вдруг словно ураган налетел! Хищный и жестокий царь соседнего государства напал на страну со своим войском. Хлеб пожёг, виноградники вытоптал, скотину угнал всю — и волов, и овец, и верблюдов. А потом стал со своими вельможами править разорённым народом.
Завоеватели вместе с жёнами и детьми поселились в стране и жителей этой страны заставили на себя работать.
Стоном стонет народ. Плачет Маной, плачет его жена: были вольные люди — стали рабы!
Пошла раз жена Маноя к колодцу воды набрать. Смотрит, там какой-то человек стоит. Подошла, а это странник.
Странник попросил у неё напиться. Жена Маноя опустила кувшин в колодец, набрала воды и протянула страннику.
— Пей, добрый человек!
Слово за слово, они разговорились.
Странник стал расспрашивать жену Маноя, хорошо ли живётся людям в этих краях.
— Да уж какое тут житьё! — говорит жена Маноя. — Работаем от зари до зари, а есть нам всё равно нечего. Чужие начальники берут всё себе, нас за людей не считают. И пожаловаться некому! А нам с Маноем совсем плохо: старость подходит, а помощника нет. Нет у нас детей, добрый человек!
Странник ей вдруг говорит.
— Хочешь, чтобы у вас сын родился?
— Как не хотеть!
— А сделаешь по-моему?
— Всё сделаю, добрый человек, — говорит жена Маноя. — Как велишь, так и сделаю.
— Хорошо, — говорит странник. — Тогда слушай: родится у вас сын. Будет он сильнее всех на свете. И когда вырастет, избавит ваш край от врагов. А ты только помни одно: нельзя ему стричь волосы. И ему скажи, когда подрастёт: что хочешь делай, а волос не стриги.
— Ладно, — говорит Маноева жена. — Запомню твои слова.
И только хотела она позвать странника в дом, чтобы он поел у них и отдохнул перед дорогой, как смотрит: нет его. Только пыль вьётся на том месте, где он стоял.
Ровно через год в семье Маноя родился мальчик. Назвали его Самсон. Мать ни разу с самого рождения его не стригла — помнила уговор! А когда Самсон вырос, она сказала ему:
— Ещё до того, как ты родился на свет, приходил к нам странник. Человек он, видно, непростой. Сказал, что будет у нас сын. И ещё велел, чтобы сыну своему мы волос не стригли. Я ему пообещала, что так и будет.
— Ну что ж, — сказал Самсон, — раз дала такое слово, надо будет держать его и мне.
Когда он шёл по улице, мальчишки узнавали его ещё издали по длинным волосам и кричали:
— Самсон идёт! Самсон! Самсон!
Самсон и лев
Однажды весною мать говорит Самсону:
— Сходил бы ты в Фимну. Может, там мука есть. Наша вся вышла, а до нового урожая далеко.
Пошёл Самсон в соседнее село Фимну. Купил муки, взвалил мешок на спину и домой собрался. Вдруг видит: на самом краю деревни стоит у колодца девушка неописуемой красоты. И так она Самсону понравилась, что он решил на ней жениться во что бы то ни стало. Расспросил людей и узнал, что имя красавицы — Далила.
Приходит домой и говорит:
— Просватайте мне Далилу. Она в том селе живёт, в Фимне.
Отец с матерью замахали на него руками.
— Что ты, что ты! — кричат. — Или у нас своих девушек мало, что ты на чужой жениться задумал? Разве ты не знаешь, что Далила из того племени, от которого твоему народу житья нет.
Но Самсон и слушать не хочет. Заладил одно: «Жените меня на Далиле», и всё тут.
Делать нечего. Пошли все трое в Фимну, с невестой знакомиться. Идут по тропинке между виноградниками. В небе — ни облачка, птицы поют. Хорошо! Отец с матерью еле поспевают за Самсоном. Ноги старые, не слушаются. А он летит как на крыльях, земли под собой не чует. Скоро-скоро увидит он свою Далилу!
Вдруг из виноградника показалась большая косматая голова. Потом открылась огромная красная пасть и раздался такой страшный рёв, что все птицы, какие были в поле, вспорхнули и улетели за горы.
Это был лев — самый страшный зверь на свете.
А. у Самсона при себе ни лука со стрелами, ни ножа охотничьего — ничего. И кругом — ни души. Родители совсем отстали, бредут себе потихоньку и знать ничего не знают.
Лев вышел из кустов и пошёл прямо на Самсона. Остановился, глядит на него в упор, ногтями землю царапает. Потом низко-низко пригнулся к земле — и прыгнул!
А Самсон — ему навстречу. Подхватил на руки, тут же в воздухе разорвал надвое и отбросил в кусты.
Голыми руками льва растерзал!
Подходят отец с матерью. А Самсон стоит, лицо рукавом вытирает.
— Ну и жара, — говорит.
А о том, что было, — ни слова!
Вот пришли они все трое в Фимну. Далила сказала, что согласна за Самсона замуж пойти, и назначили день свадьбы.
На обратном пути Самсон вдруг говорит отцу с матерью:
— Идите вперёд, я вас догоню.
А сам пошёл на то место, где он со львом повстречался. Смотрит — лев, где лежал в кустах, там и лежит. Только — что за чудо! Словно гудит в нём что-то! Наклонился, а в мёртвом льве пчёлы поселились — целый рой. И мёду полно!
Подивился Самсон, потом выгреб мёд и дальше пошёл. Идёт себе по дороге, мёд посасывает.
Догнал родителей и говорит:
— Вот вам гостинец — кушайте на здоровье!
А откуда мёд, не сказал.
Самсон и Далила
Вот стали они вместе жить, Самсон и Далила, в долине реки Сорок. Самсон очень Дал илу любил. А она всё никак не могла забыть, что он чужой, из чужого племени.
Однажды, когда Самсона не было дома, приходят к Далиле те самые гости, которые пировали у неё на свадьбе.
— Так и так, — говорят. — Выручила нас один раз, выручай и в другой.
— Как же мне вас выручить?
— А вот как: нам велено узнать, в чём великая сила Самсона и нет ли какого способа его одолеть. Вот ты и выведай у Самсона. Помоги нам, Далила, — ведь мы не чужие. Выведаешь, мы тебе принесём по тысяче сребреников каждый.
— Ладно, — говорит Далила. — Сделаю по-ваше- му, узнаю у Самсона, в чём его сила великая, и вам скажу.
Приходит Самсон домой. Далила в слезах.
— Ты чего плачешь? — спрашивает её Самсон.
— Как же мне не плакать? — отвечает Далила. — Ты говоришь, что любишь меня, а я не знаю даже, в чём твоя сила великая. Неужели и вправду тебя одолеть нельзя?
Самсон засмеялся.
— Так вот у тебя какое горе? Слушай: если возьмёшь семь жил воловьих, из которых делают тетиву для лука, и хорошенько свяжешь меня ими, то всей моей силе — конец. Буду, как все люди. Что хочешь со мной тогда делай!
На другой день Далила побежала к Самсоновым врагам и всё, что он ей говорил, им пересказала. Они пришли к ней, принесли с собой семь жил воловьих и притаились у неё в углу.
Вечером, когда Самсон пришёл домой, Далила собрала на стол, сели ужинать. Потом Самсон встал из-за стола и говорит:
— Что-то я сегодня устал.
Лёг и уснул.
А Далила скорее воловьи жилы хватает. Самсона всего ими опутывает. Проверила узлы, крепко ли завязано, а потом как крикнет:
— Самсон! Проснись! Враги!
Самсон вскочил. Что такое? Кругом обрывки воловьих жил валяются. Улыбнулся, смахнул их с постели и снова спать залёг.
Так и ушли его враги ни с чем.
Наутро Самсон просыпается: Далила опять в слезах!
— Ты что? — спрашивает Самсон.
— А то, что ты правды мне сказать не хочешь. Ты только смеёшься надо мной. Ведь для тебя эти семь жил воловьих — всё равно что нитки.
— Ладно, — сказал Самсон, — так и быть, скажу, как меня одолеть можно. Вот у тебя ткацкий стан стоит у стены. Если расчесать мои волосы на семь кос да каждую косу впрясть в пряжу, то придёт моей силе конец, и тогда со мной всякий сладит.
Снова поверила Далила Самсону. Снова прячет врагов у себя в спальне.
Вот пришёл Самсон домой, сел за стол, поужинал. Далила ему и говорит:
— Давай я тебе волосы расчешу!
Самсон положил ей голову на колени и уснул. А Далила расчесала его волосы на семь кос, вплела каждую косу в пряжу, тихонько, чтобы не разбудить Самсона, придвинула ткацкий стан и начала пряжу эту гвоздиками к стану прибивать. Постучит: тук- тук! — и смотрит, не проснулся ли Самсон. Он всё спит, тогда она дальше: тук-тук, тук-тук!
И прибила волосы к ткацкому стану.
Потом как закричит:
— Самсон! Проснись! Враги!
Проснулся Самсон, поднял голову, и семь кос его выскользнули из пряжи, как семь змей. А он повернулся на другой бок и снова уснул.
Видит Далила: обманывает её Самсон, не доверяет ей.
— Так-то ты меня любишь! — говорит она ему наутро. — Так-то жалеешь! Другие своим жёнам всё говорят без утайки. Один ты ничего мне рассказать не хочешь.
И пошла, и пошла! От зари до зари не даёт Самсону покоя. То плачет, то бранится, то надуется, то грозит, что уйдёт от него.
Крепился Самсон неделю, крепился другую. Наконец видит: всё равно житья ему не будет, не отступится от него Далила, покуда всю правду у него не выпытает.
— Ладно, — говорит он ей, — не плачь. На этот раз скажу тебе всю правду: сила моя — в волосах. Мне их не стригли с самого рождения. А если меня постричь, то я буду, как всякий другой человек. Какой хочешь вяжи меня веревкой — не распутаюсь.
Сказал и пошёл в поле работать.
А Далила, только он ушёл, быстро посылает за своими дружками и велит им принести с собой ножницы поострее.
Вечером Далила приготовила вкусный ужин и села против Самсона весёлая и ласковая. «Ну вот и хорошо, — подумал Самсон. — Теперь будем жить с ней по-прежнему, в мире».
Лёг спать и крепко уснул.
Далила тем временем взяла большие ножницы, смазала их маслом, чтобы не скрипели, и раз-раз! — остригла Самсона. А Самсон всё спит, да ещё во сне улыбается: видно, снится ему что-то хорошее.
Тут Далила как крикнет во весь голос:
— Самсон! Самсон! Враги!
Самсон проснулся. Враги выскочили из своего угла и набросились на него. Самсон думал их одной рукой раскидать, да не тут-то было: сила ушла. Провёл рукой по голове — волос нет.
Понял тогда Самсон, для чего Далила у него тайну выпытывала. Выходит, она была заодно с лютыми врагами его народа, а его самого нисколько не любила! И так горько стало Самсону, что он даже обыкновенной силы, какая у каждого человека бывает, и той лишился.
На улице уже дожидались. Увидели: ослабел Самсон. Ворвались к нему в комнату, обступили его, заковали в медные цепи и отвели в тюрьму. А Далиле насыпали полный мешок денег.
Гибель Самсона
Самсона отвели в Газу. Там запрягли его вместо лошади и заставили крутить мельничный жернов. А чтобы убежать не вздумал, выкололи ему оба глаза.
Ходит Самсон по кругу, ворочает жернов, день - деньской мается... И не знает даже, много ли времени прошло или мало. Слепому ведь что день, что ночь — всё равно.
А во дворце тоже счёт дням потеряли: уже которую неделю пируют чужеземные правители, празднуют свою победу над Самсоном.
— Давайте призовём сюда Самсона! — сказал кто-то из пирующих.
— Да-да, пусть приведут Самсона, — зашумели все.
— Полюбуемся на знаменитого силача, который грозился выгнать нас из этой земли!
И послали в тюрьму за Самсоном.
Все чужеземцы, какие были в стране, пришли в Газу и столпились у входа во дворец. Всем хотелось взглянуть на пленного Самсона.
Дворец был большой и просторный, но чужеземцев оказалось так много, что все они поместиться во дворце не могли. И вот, кто не попал внутрь дворца, забрался на крышу. А кому и на крыше не нашлось места, стали вокруг дворца и старались заглянуть в окна. Хоть одним глазком увидеть своего давнего врага!
Жителей страны к дворцу не подпускали. Они стояли поодаль и плакали. Но вот раздался звон цепей, и в толпе закричали:
— Самсон идёт! Самсон! Самсон!
Медленно, с трудом передвигая ноги в оковах, шёл Самсон и держался за руку мальчика, которого ему дали в поводыри. Он поднялся по ступенькам дворца. Толпа чужеземцев злорадно насмехалась над ним.
Но гордый Самсон, казалось, не слышал насмешек, словно он не только ослеп, но ещё и оглох.
— Подведи меня к столбам, — сказал он тихо мальчику-поводырю, — чтобы я мог к ним прислониться.
Мальчик вывел Самсона на середину дворца и прислонил его к одному из столбов, на которых держалась крыша.
Самсон нащупал другой столб рукой и сказал
— Ну вот и хорошо. Теперь ступай на улицу, погуляй,
Мальчик вышел, а Самсон стал между двумя столбами и задумался. Припомнились ему тут все обиды, какие причинили ему и его народу чужеземные завоеватели. Вспомнил, как у отца его Маноя угнали волов, как у соседей виноградники вытоптали. Вспомнил, как подговорили жену его, красавицу Далилу, обмануть его и выдать врагам. Вспомнил, как раскалённым железом выжгли ему оба глаза.
А чужеземцы кричат, дразнят Самсона:
— Что ты на нас не посмотришь, Самсон?
— Что же ты не сбросишь свои цепи, Самсон?
— Где твоя хвалёная сила, Самсон?
«Эх, если бы сила моя вернулась ко мне хоть на час, хоть на минуту!..» — подумал Самсон и провёл рукой по голове. И вот чудо! Как это он раньше не заметил? Ведь волосы у него уже подрастать стали — уши наполовину закрыты! Значит, и силы прибавилось. Ощупал мускулы — они у него стали опять твёрдые, как мельничные жернова!
Тогда Самсон упёрся левой рукой в один столб, правой — в другой и закричал громким голосом:
— Умри, Самсон, умри вместе с проклятыми врагами!
Собрал всю свою силу и сдвинул столбы с места.
Страшный грохот разнёсся по всей стране: это рухнул огромный дворец в Газе. И всех, кто внутри был, кто на крышу забрался и кто в окна снаружи заглядывал, — всех задавило до единого.
Погиб и Самсон. Но зато как отомстил он врагам- чужеземцам!
Даниил
Жадный царь
Жил-был в далёком Вавилоне богатый и могучий царь Навуходоносор. Чего-чего только не было у него! Золота, серебра, драгоценных камней — полные сундуки. На берегу синего Евфрата стоял высокий, просторный дворец. Лёгкие мосты были перекинуты через реку, и от неё во все стороны расходились каналы, прямые, как стрелы. Кругом росли диковинные цветы и деревья, а в ветвях райские птицы пели на разные голоса: «Вавилон, Вавилон, золотой Вавилон! »
Но жадному Навуходоносору, царю вавилонскому, всего было мало! Он что ни богаче, то завистливее становился. Услышит о каком-нибудь государстве, что там без него люди хорошо живут, и уже места не находит, тоскует, всё себе забрать хочет! Вот рассказали ему, что есть на свете такой город, где в древние времена, ещё при мудром царе Соломоне, построили великолепный дворец. Навуходоносор сразу покой потерял. Всё мерещится ему знаменитый дворец Соломона. Закроет глаза — и видит медных быков и львов и медных крылатых женщин, подпирающих колонны, увитые медными яблоками, гранатами и пальмовыми листьями. Но больше всего раззадорили жадного царя рассказы о лестнице во дворце Соломоновом, где на широких мраморных ступенях — так говорили люди знающие — стояли золотые львы, по два на каждой ступеньке, друг против друга. Всего двенадцать львов. Стоят, подняв лапу, и волнистые их гривы сверкают на солнце.
— Хочу, чтобы золотые львы и медные крылатые женщины мой дворец сторожили, а не дворец Соломона! — воскликнул Навуходоносор и повёл своё войско войною на этот прославленный город.
Целых два месяца мчалась быстрая вавилонская конница. На третий перед нею блеснули белые стены города. Окружили вавилонские воины город, кругом насыпь высокую насыпали и давай стрелять с этой насыпи острыми стрелами да таранить стены тяжёлыми таранами. А город всё стоит! Пробьют в наружной стене брешь, а за нею другая стена стоит — внутренняя. Внутреннюю стену проломят, а за ней сам народ стеною стоит!
Два года не сдавался славный город. На третий не стало уже силы в руках у его защитников: кончились запасы хлеба, и вода иссякла. Не от стрел, не от таранов сдались они врагу, а от голода.
Рухнули стены города, и ворвалась в него вавилонская конница. Пыль от конских копыт заволокла весь город, от грохота колёс затряслись дома. Свирепые воины топорами и мечами рубили всех, кто им попадался, — и мужчин, и женщин, и детей. Дома сожгли и разрушили, дворцы и храмы разграбили. А золотых львов — все двенадцать — сняли с мраморных ступеней дворца Соломона, погрузили на колесницы и отправили в Вавилон.
Когда развеялся дым пожаров, улеглась пыль от конских копыт, умолк свист мечей и заглохли стоны умирающих, Навуходоносор приказал отобрать из тех, кто остался в живых, искуснейших плотников, портных, кузнецов и художников, всех их велел заковать в цепи и отвести в Вавилон вместе с награбленными драгоценностями.
Вавилонские пленники
Десять тысяч человек увел Навуходоносор к себе в плен.
На улицах разрушенного города солдаты подобрали четырёх мальчиков, четырёх сирот, и тоже привели их в Вавилон.
Остановились мальчики перед воротами вавилонскими и разглядывают их. На воротах бык нарисован: тело белое, гладкое, рога и копыта золотые, вместо хвоста змея извивается, тоже золотая. Как живой, шагает он крупным шагом, грозно устремив рога вперед. Мускулы напряжены, уши прижаты, ноздри раздуваются. Горе тому, кто попадётся на его пути.
В ту пору шёл мимо ворот Вавилона царь Навуходоносор. Увидел мальчиков, остановился.
— Тебя как зовут? — спрашивает царь одного.
— Мисах.
— А тебя как?
— Седрах.
— А тебя?
— Авденаго.
— Ну а ты? — спросил Навуходоносор четвёртого, того, который был и ростом выше остальных, и лицом красивее.
— Я Даниил, — ответил мальчик и взглянул царю прямо в лицо.
Увидел царь: мальчики смышлёные, отвечают бойко — и велел отдать их в учение к вавилонским мудрецам и волшебникам, да содержать их в чистоте и холе, да кормить их лакомствами с царского стола. «Мне же будет больше славы, — рассудил он, — если они вырастут и сделаются большими учёными».
Мальчики были прилежные, учились — не ленились, но от царского угощения отказывались. Сладкий кусок им поперёк горла становился. Каждый вечер до их окон доносились плач и стоны их земляков, вавилонских пленников. Каждый вечер после тяжких дневных трудов собирались пленники на берегу реки вавилонской, вешали свои гусли на ветви прибрежных ив и плакали, вспоминая милую родину. Слуги царя Навуходоносора жестоко насмехались над ними.
— Что же вы не поёте, не пляшете, не играете на гуслях своих песен? — спрашивали они бедных пленников.
— Нам не до музыки, не до веселья, — отвечали они.
Слёзы их лились прямо в реку, и река становилась
Мальчики попросили начальника, которого над ними поставил царь, давать им вместо царских сладких кушаний хлеб, да бобы, да овощи, и всё это они запивали простой водой.
— А что как похудеете? — сказал начальник. — Ведь царь с меня спросит.
— Не бойся, — отвечали они, — не похудеем, вот увидишь!
Начальник уплетал за мальчиков царскую еду, а они на одних овощах да бобах выросли крепкие и здоровые — ничуть не похудели!
Через три года доложили царю, что мальчики прошли все вавилонские науки и премудрости, и царь потребовал их к себе во дворец. Мальчиков одели понаряднее и привели к царю.
Царь стал спрашивать их, а они отвечали. Видит Навуходоносор: умные мальчики, а Даниил умнее всех.
Даниил во рву со львами
Царь души не чает в Данииле. Без его совета шагу не ступит. И вот он задумал сделать Даниила самым первым человеком у себя в государстве. Мисаха, Седраха и Авденаго — поставить начальниками над всеми начальниками, а над Мисахом, Седрахом и Авденаго — поставить Даниила.
Вельможи перепугались до смерти. Все они жили обманом и неправдою, запускали лапу в царскую казну, с народа семь шкур сдирали. А с новым начальством, которое само не ворует, и не врёт, и взяток не берёт, решили они, придёт их сладкой жизни конец. Нет, нужно во что бы то ни стало извести царских любимчиков, и на этот раз так, чтобы не было им спасения!
Подсылали было к Даниилу с подарками, чтобы потом сказать царю: вот, твой Даниил, думаешь, лучше других? Берёт подарки, как и все. Очернят Даниила в царских глазах, тогда и дружкам его — Седраху, Мисаху и Авденаго — тоже конец. Да вот беда — не берёт Даниил подарков. Говорит приносящему: «Мне это ни к чему».
Тогда придумали другое.
Пошли к царю и говорят:
— Век живи, государь! Есть ли кто выше тебя в государстве?
— Нет, — сказал царь, — выше меня в государстве нет никого.
— Кому же, государь, должны мы, твои рабы, кланяться?
Царь сказал:
— Мне мои рабы должны кланяться.
— Век живи, государь! — сказали ему тогда вельможи. — А если какой человек поклонится не тебе, а другому, значит, тот человек — изменник?
— Изменник, — ответил царь.
— Век живи, государь! А что, если такой изменник в твоём государстве отыщется? Как с ним надлежит поступить?
— Изменник?! У меня в государстве?! — вскричал тут царь. И как вскочит, как затрясётся весь, как застучит царским жезлом об пол. — Да кто посмеет? В ров его, в яму ко львам, немедленно!
Страшен царский гнев! Все вельможи попадали наземь. Потом самый старший из них подполз к ногам государевым, поднял голову и говорит ему:
— Век живи, государь! Вот и мы так подумали. И, зная твою справедливость, уже указ такой приготовили. Прочитай его, государь, и, если тебе угодно, скрепи его своею царской печатью. — И старший вельможа протянул государю свиток.
Царь развернул свиток и прочитал:
«УКАЗ И ПОВЕЛЕНИЕ
великого и могущественного царя вавилонского — всему народу. С нынешнего дня и в течение тридцати дней приказываю: если кто из вавилонских жителей вздумает поклониться кому-нибудь, кроме царя, вашего единственного государя, того немедленно бросить в ров ко львам!»
И царь приложил свою царскую печать к свитку.
Вельможи и царедворцы поднялись на ноги, подхватили указ, крикнули хором:
— Век живи, государь! — и побежали прочь из дворца.
Они дали царю подписать такой указ неспроста. Был обычай у Даниила, и царедворцы с вельможами знали о нём: утром, днём и вечером — три раза в день подходить к окну своей комнаты и кланяться трижды на восток.
Вот они подстерегли Даниила у окошка — и к царю.
— Век живи, государь, — объявляют, — а мы тебе твоего любимца привели. Спроси его, кому он только что кланялся?
— Ты кому кланялся? — спрашивает царь Даниила.
— Я своей милой родине кланялся, государь! — отвечает Даниил.
— Так ты, верно, указа моего ещё не читал? — сказал царь.
— Читал я твой указ, государь, и рад бы исполнить твою волю, — ответил Даниил. — Да что делать, если и царский указ не в силах заставить меня забыть свою родину?
Тяжко вздохнул Навуходоносор: жаль ему было прямодушного Даниила. А вельможи чуть не танцуют от радости. Ухмыляются, руки потирают.
— Царское слово — закон! — кричат. — Никто, даже сам царь, отменить его не мол-сет.
Вот потащили Даниила ко рву со львами. Ров глубокий и узкий. Взад-вперёд по нему ходят лев и две львицы. Походят-походят — и остановятся. Закинут назад голову, раскроют красную пасть клыкастую и так зарычат, что все башни в Вавилоне начинают качаться — того и гляди упадут!
Бросили Даниила в яму ко львам, яму прикрыли широким камнем, а камень ещё печатями запечатали — для верности.
Грустный и понурый побрёл царь во дворец. Отпустил всех певцов, музыкантов и рассказчиков и лёг спать без ужина. Но и спать ему не спалось — так до утра и проворочался, ни разу глаз не сомкнул. Всё мерещились ему Даниил да львиные пасти клыкастые.
Утром, чуть свет, побежал царь ко рву оплакивать своего любимого советника.
— Даниил, Даниил! — кричит царь, а сам слезами заливается.
И вдруг из ямы — или это почудилось? — будто кто-то ответил:
— Здравствуй, государь!
— Ты кто? — спросил испуганный царь.
— Я Даниил, — послышалось из ямы.
Царь скорее созывает людей, велит печати ломать да камень отваливать. Отвалили и смотрят: львицы лежат рядком, а между ними Даниил примостился: голову положил на лапу к одной, другую по спине похлопывает. А лев ходит взад-вперёд, хвостом машет.
Царь от радости чуть сам в яму не угодил.
— Живой, живой! — кричит. — Даже дикие звери не трогают Даниила!
Вельможи с царедворцами стоят вокруг ямы и дрожмя дрожат, потому что в Вавилоне был хороший закон: того, кто на другого напраслину возвёл, казнить тою же казнью, какою по его наговору казнили невиновного. И выходило по этому закону, что их должны были тотчас же бросить в яму ко львам. Стали царедворцы с вельможами перешёптываться да советоваться: как беде помочь? А потом говорят царю:
— Век живи, государь! Твой Даниил жив остался оттого, что львы совсем не голодные: их, видно, накормили заранее.
— Эй, слуги! — закричал тогда царь и хлопнул в ладоши. — Накормите моих львов досыта!
И слуги притащили трёх баранов и трёх жирных быков и бросили их львам.
Львы жадно накинулись на добычу.
— А теперь, — сказал царь, когда львы насытились, — кидайте в яму злодеев, которые оговорили Даниила.
Стража схватила вельмож и царедворцев — сто шестьдесят восемь человек — и бросила их в яму.
Львы подхватили их, тотчас растерзали всех до единого. А ведь были сыты!
И царь поставил Даниила и его товарищей — Седраха, Мисаха и Авденаго — старшими над всеми начальниками государства.
Валтасаров пир
Долго жил Навуходоносор на свете, но вот наконец и за ним смерть пришла. После Навуходоносора стал царствовать его наследник Валтасар.
Грозный Навуходоносор хотел оставить по себе славу великую, строил дворцы и башни, сажал сады, воевал с другими народами. А Валтасару ничего этого не надо: день прожил, и ладно.
Но был Валтасар такой же злодей, как и Навуходоносор: мучил народ тяжёлой работой и казнил непокорных жестокими казнями.
Задумал раз Валтасар устроить пир у себя во дворце. А в ту пору собрался царь персидский идти войной на Вавилон. Валтасару говорят:
— Помилуй, государь, к нам враг войной идёт, а ты пиры затеваешь.
А царь отвечает:
— Что ж, что война? На то у меня и воины, чтобы от врага отбиваться. На то и стены неприступные, каменные, чтобы враг об них поломал свои копья.
Позвал к себе во дворец тысячу гостей именитых, и пошёл у них пир горою. Вокруг столов разместились нарядные гости — кто в красном, кто в зелёном, кто в синем. На головах у всех повязки пёстрые, на ногах золотые сандалии.
А сам царь Валтасар на шёлковых подушках развалился. Его царская одежда вся, как радуга, переливается, на груди большой алмаз сверкает.
Бесшумно снуют царские слуги, кушанья диковинные разносят, душистые вина разливают. И светло во дворце, как днём: тысячи светильников горят. Музыка гремит. Гости поют, смеются, славят царя Валтасара.
И вдруг все светильники разом погасли, словно их ветром задуло. Стало темно. Только где-то наверху, у стены, появилось слабое мерцание. С каждой минутой оно разгоралось всё больше и больше, и все увидели огромную руку, окружённую ярким сиянием. Огромный палец водит по стене и пишет, пишет, а что — неизвестно.
Стало тихо во дворце. Оборвался смех. Умолкла музыка. Валтасар приподнялся на подушках и смотрит на стену, дрожит, сам белый, как стена.
Но вот рука исчезла, и все увидели на стене огненные письмена. Царь силится прочесть — не может. Снова зажгли светильники, но огненные письмена горели ярче светильников. А прочитать их всё равно никто не может.
И призвали тогда во дворец мудрецов и кудесников, магов-гадателей и снов толкователей и так им сказали:
— Кто разгадает волшебные письмена, тому царь со своего плеча одежду разноцветную пожалует, а также цепь золотую нагрудную и алмаз, что горит как солнце. А не разгадаете — тогда всем вам худо будет. Каждого казнят лютой казнью и у каждого сожгут его дом.
Смотрят мудрецы и кудесники, маги-гадатели и снов толкователи, смотрят на стену, морщат высокие лбы, шевелят губами, бородами трясут, а понять ничего не понимают.
Наконец говорят царю:
— Век живи, государь, а мы таких слов не знаем!
— Прочь отсюда! — закричал на них царь, а сам побледнел больше прежнего. Чует его сердце, что не к добру непонятная надпись. Если и учёные разобрать её не могут, значит, дело совсем плохо.
Тут кто-то из гостей сказал царю:
— Государь, разве ты забыл, что у тебя в твоём царстве живёт великий мудрец Даниил? С ним ещё и царь Навуходоносор советовался.
— Позвать сюда поскорее Даниила! — закричал Валтасар.
Привели Даниила во дворец, и царь его спрашивает:
— Это тебя зовут Даниилом?
Даниил поклонился царю, разгладил бороду и сказал:
— Я Даниил.
— Слышал я, тебе все тайны доступны, раб мой Даниил, — говорит царь. — Взгляни же на эту надпись и скажи мне, что она означает. Прочитаешь — я тебе царскую одежду разноцветную пожалую и к ней цепь золотую нагрудную. И сделаю тебя первым человеком в моём государстве. Но если и ты не разберёшь огненные слова, я велю тебя казнить лютой казнью, а дом твой огнём пожечь.
Улыбнулся Даниил и сказал:
— Не пугай меня лютой казнью, государь. Мне ли смерти бояться? И подарков твоих мне не надо. А надпись я тебе и так прочитаю, изволь!
И Даниил подошёл к стене, взглянул на письмена и сказал:
— Мэнэ, мэнэ, тэкэл, фарэс — вот что начертала тебе волшебная рука. Ты, Валтасар, наследник Навуходоносора, такой же гордый и неразумный, как он. Хвастаешь своим богатством и властью, о нуждах своего народа не заботишься, чужой народ в неволе держишь. Пьёшь, ешь и веселишься. А того, что у тебя под стенами делается, знать не хочешь.
— Эй, не хитри со мной, раб! Если не понимаешь, что здесь написано, так и скажи! — вскричал Валтасар. — А без твоих поучений я как-нибудь обойдусь!
Усмехнулся Даниил и сказал:
— Хорошо, государь, слушай же! МЭНЭ, МЭНЭ — это значит, считали мы твои дни, государь, считали и сосчитали, конец им пришёл. ТЭКЭЛ — взвесили мы тебя на весах, государь, и оказалось, лёгок ты и мысли твои легковесны. А ФАРЭС — конец вавилонскому владычеству, государь.
Не успел Даниил кончить, как вдруг двери дворца распахнулись и народ толпою вломился к царю.
— Горе! Горе! — кричала толпа. — Беда, государь!
— Враг в Вавилоне! Персы ворвались в город!
Посмотрел Валтасар и увидел: перед самым дворцом отряд персидских воинов налетел на его стражников и рубит их своими острыми мечами. Добрались и до царя Валтасара и закололи его.
Так кончилось вавилонское владычество.
Персидский царь Кир стал править Вавилоном. Он полюбил Даниила и сделал его своим советником и другом.
Даниил и прожорливый идол
На главной площади Вавилона стояла высокая семиэтажная башня. Это был храм вавилонского бога Ваала.
Внизу, на первом этаже, готовилась Ваалу еда. А наверху, на седьмом этаже, на кипарисовом троне, за золотым столом, восседал вавилонский бог. Он сиял, как луна в полнолуние, а глаза его были тёмные, как безлунная ночь. Сидит бог — не шелохнётся, огромный рот открыт — не закрывается: корми такого бога, не корми — никогда не насытится!
Бога этого кормил народ. Каждый день к башне Ваала пригоняли сорок жирных баранов и подвозили на телегах двенадцать мешков отборной муки и шесть кувшинов лучшего виноградного вина. Семьдесят жрецов состояло при храме, они следили за тем, чтобы дань Ваалу не прекращалась.
Вавилоняне низко кланялись, когда шли по городской площади мимо семиэтажного храма. Даже сам Кир, новый царь Вавилона, и тот наклонял голову, проходя мимо башни. Один Даниил не гнул перед нею свою гордую спину.
Кир заметил это и спросил Даниила:
— Почему ты не кланяешься этому священному храму? Ведь здесь, в Вавилоне, Ваал считается самым главным богом!
— Какой же это бог, государь? — отвечал ему Даниил. — Это истукан, сделанный человеческими руками. Сперва его вылепили из глины, потом покрыли медью, а медь ещё сверху позолотили, чтобы на солнце блестела.
Но Кир сказал:
— Как же не бог, когда он ест и пьёт столько, сколько ни один человек, даже царь, за сутки не съест и не выпьет! Нет, Ваал — великий бог, недаром семьдесят жрецов состоят у него в услужении.
— Государь, умён ты, умён, а позволяешь себя обманывать. Ведь золочёная кукла ни куска не съедает из того, что приносят ей в жертву.
Тут уж Кир рассердился не на шутку.
— Позвать ко мне жрецов божественного Ваала!
Выстроились перед царём жрецы, все семьдесят человек, в ряд, а царь спрашивает у них грозным голосом:
— Кто выпивает вино? Кто съедает хлеб и баранов, которые приносятся в жертву бессмертному Ваалу?
— Век живи, государь! — отвечают все семьдесят хором. — Сам великий Ваал и съедает всё, что ему приносят, и сам выпивает всё вино.
— Так ли? — спрашивает царь. — А я слышал, что вы всё это съедаете сами. Горе вам, если это окажется правдой!
— Век живи, государь! — отвечают жрецы. — Мы докажем тебе, что Ваал всё съедает сам. Но и ты, государь, обещай: когда ты увидишь, что мы невиновны, вели казнить Даниила за то, что хотел нашего бога унизить, а нас опорочить в твоих светлых очах, государь!
Царь согласился.
И все вместе — Кир, Даниил и семьдесят жрецов — направились к башне Ваала.
За ними ехали повозки, гружённые вином и мукою, а за повозками шло стадо в сорок жирных баранов — ежедневная жертва Ваалу.
У входа в башню жрецы остановились и сказали:
— Век живи, государь! Дальше мы с тобой не пойдём. Вели своим слугам приготовить для Ваала пищу и налить вино в его священные чаши. На ночь запечатай дверь в башню своей царской печатью, а утром приходи. Если еда не будет за ночь съедена, а вино выпито, казни ты нас какою хочешь лютой казнью. Но если, государь, ты придёшь сюда утром и окажется, что твоя царская печать не тронута, а еда вся съедена и вино всё выпито, — воля твоя, государь, не давай Даниилу пощады!
Сказали и спокойно разошлись по домам. Да и чего им было бояться! Ведь к башне вёл потайной ход, подземный. Каждую ночь через этот ход вместе с жёнами и детьми поднимались они в башню и пировали там до рассвета, восхваляя доброту и щедрость своего гостеприимного бога.
Но Даниил придумал, как их всех перехитрить. Когда царские слуги изжарили баранов, испекли хлеба, разлили вино по священным чашам, а сам царь поставил пищу перед Ваалом, Даниил велел своим слугам тайно посыпать пол тонким слоем золы.
Ночью, как обычно, пришли в башню со своими жёнами и детьми жрецы и сели пировать. Всё съели до крошки и вино вылакали до последней капли.
Утром, чуть свет, проснулся Кир и велит будить Даниила. Идут к башне.
— Скажи мне, Даниил, у тебя ведь глаза, как у рыси: цела моя печать или нет?
— Цела, государь, — отвечает Даниил. — Цела твоя печать.
Подошли к храму, открывают дверь, смотрят: еды никакой не осталось, чаши священные все вверх дном перевёрнуты и там и сям по полу валяются бараньи кости.
Кир тут же бросился наземь и закричал:
— Слава великому Ваалу! Нет в тебе обмана!
Но Даниил засмеялся, помог царю встать на ноги и тихонько придержал его рукой.
— Погоди, государь, — сказал он, — не переступай порога, а взгляни сначала на пол и скажи, что ты видишь.
Царь взглянул и воскликнул в изумлении:
— Я вижу в золе отпечатки мужских сандалий и женских, а также множество маленьких босых ног!
Понял Кир, что всё это время жрецы обманывали его и народ и сами со своими жёнами и детьми поедали ежедневную жертву Ваалу — сорок баранов и хлеб — и запивали всё это сладким виноградным вином.
Прощай, Вавилон!
На другой день царь вызвал Даниила к себе во дворец и сказал ему:
— Ты прав, Даниил, жрецы оказались обманщиками. За это ты можешь выбрать для них какую хочешь казнь.
Даниил опустил голову и крепко задумался. Целый час простоял он в молчании перед царским троном.
— Что же, — сказал наконец Кир в нетерпении, — или ты никак не придумаешь для своих врагов достаточно лютой казни?
Даниил встрепенулся и сказал:
— Нет, государь! Не мне они враги, а тебе — тебе и твоему народу. Мне их кровь не нужна. Довольно того, что их обман раскрылся и обманщики посрамлены. Но не о них, государь, я думал, стоя целый час перед тобой!
— О чём ты думал, Даниил? Скажи, что у тебя на сердце, и я исполню всё, что ты пожелаешь.
— Государь! — сказал Даниил. — Дни мои клонятся к закату. Почти всю свою долгую жизнь я прожил здесь, в Вавилоне. Здесь вырос, обучился наукам, здесь узнал радость и горе, царский гнев и царскую милость. Но не было ни одного года, государь, ни одного месяца, дня и часа, когда бы я не думал о своей милой родине и о моём бедном народе. Вот уже семьдесят лет томится он здесь в неволе. Не гневайся, государь! Но раз ты спросил меня, чего я хочу, я тебе отвечаю: свободы! Воли для своего народа, чтобы он мог вернуться к себе на родину, отстроить свои города заново, засеять свои пашни!
Пришёл черёд задуматься Киру. Наконец он тряхнул головой и сказал:
— Царское слово крепко!
И по всем городам и сёлам вавилонского государства на верблюдах, на ослах, на конях быстроногих полетела радостная весть:
ВАВИЛОНСКИЕ ПЛЕННИКИ СВОБОДНЫ И МОГУТ ОТПРАВЛЯТЬСЯ ДОМОЙ!
— Домой! Домой! Свобода! — закричали бывшие пленники. Хромые забыли о своей хромоте и запрыгали от радости. Слепые стали видеть. Больные поднялись с постелей. И даже глухие услышали волшебное слово «Свобода!».
Музыканты: сняли свои гусли и арфы с прибрежных деревьев, ударили по струнам и запели.
Семьдесят лет они были в плену, но не забыли песен своей родины.
Пересказала Т. Литвинова
Похожие статьи:
Рассказы про осень для школьников
Рассказы о животных для школьников. Джек
Нет комментариев. Ваш будет первым!