Стихи ко Дню Победы для начальной школы

Стихи к празднику 9 мая для младших школьников

Валентин Берестов

МУЖЧИНА

Отца на фронт призвали.

И по такой причине

Я должен жить отныне,

Как следует мужчине.

Мать вечно на работе.

Квартира опустела.

Но в доме для мужчины

Всегда найдётся дело.

Полны водою вёдра.

Подметена квартира.

Посуду мыть несложно —

На ней ни капли жира.

С трёх карточек талоны

Стригут мне в гастрономе.

Кормилец и добытчик.

Мужчина. Старший в доме.

Я искренне уверен,

Что стал отцу заменой.

Но в жизни той далёкой,

Блаженной, довоенной,

Отец не занимался

Подобными делами.

Мать заменила папу.

Я помогаю маме.

Великан

Я в детстве дружил с великаном.

Нам весело было одним.

Он брёл по лесам и полянам.

Я мчался вприпрыжку за ним.

А был он заправским мужчиной,

С сознанием собственных сил,

И ножик вертел перочинный,

И длинные брюки носил.

Ходили мы вместе всё лето.

Никто меня тронуть не смел.

А я великану за это

Все песни отцовские спел.

О мой благородный и гордый

Заступник, гигант и герой!

В то время ты кончил четвёртый,

А я перешёл во второй.

Сравняются ростом ребята

И станут дружить наравне.

Я вырос. Я кончил девятый,

Когда ты погиб на войне.

Георгий Ладонщиков

Вместе с дедушкой

Растаял утренний туман,

Красуется весна...

Сегодня дедушка Иван

Начистил ордена.

Мы вместе в парк идём

Встречать солдат, седых, как он.

Они там будут вспоминать

Свой храбрый батальон.

Там по душам поговорят

О всех делах страны,

О ранах, что ещё болят

С далёких дней войны.

Походы вспомнят и бои,

Окопный неуют,

И песни бравые свои,

Наверное, споют.

Споют о мужестве друзей,

Что в землю полегли;

Споют о Родине своей,

Что от врагов спасли.

Спасли народы разных стран

От рабства и огня...

Я рад, что дедушка Иван

Берёт с собой меня.

Пограничник

Пограничник на посту

Зорко смотрит в темноту.

За спиной его страна

В мирный сон погружена.

На границе ночь тревожна,

Ночью всякое возможно,

Но спокоен часовой

Потому, что за спиной

Наша армия стоит,

Труд и сон людей хранит,

Что богата и сильна

Наша мирная страна.

Ирина Гурина

Мой дедушка

Прошёл мой дедушка войну.

Он партизаном был,

Медаль имеет не одну,

Врага он победил.

Герой войны он, говорят.

Гордится им страна.

И ярче солнышка горят

Дедули ордена.

Военный праздник

Праздник есть один военный

Важный праздник

и бессменный —

День защитников, солдат.

В этот день пройдёт парад!

Мы увидим вертолёты,

Пушки, танки, самолёты.

А потом, чеканя шаг,

Понесём красивый флаг.

Прочитаем поздравленье,

Сядем к папе на колени.

Много в армии мужчин,

А такой, как он — один!

Константин Симонов

Сын артиллериста

Сын артиллериста

Был у майора Деева

Товарищ — майор Петров,

Дружили еще с гражданской,

Еще с двадцатых годов.

Вместе рубали белых

Шашками на скаку,

Вместе потом служили

В артиллерийском полку.

А у майора Петрова

Был Ленька, любимый сын,

Без матери, при казарме,

Рос мальчишка один.

И если Петров в отъезде, —

Бывало, вместо отца

Друг его оставался

Для этого сорванца.

Вызовет Деев Леньку:

— А ну, поедем гулять:

Сыну артиллериста

Пора к коню привыкать! —

С Ленькой вдвоем поедет

В рысь, а потом в карьер.

Бывало, Ленька спасует,

Взять не сможет барьер,

Свалится и захнычет.

— Понятно, еще малец! —

Деев его поднимет,

Словно второй отец.

Подсадит снова на лошадь:

— Учись, брат, барьеры брать!

Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла! —

Такая уж поговорка

У майора была.

Прошло еще два-три года,

И в стороны унесло

Деева и Петрова

Военное ремесло.

Уехал Деев на Север

И даже адрес забыл.

Увидеться — это б здорово!

А писем он не любил.

Но оттого, должно быть,

Что сам уж детей не ждал,

О Леньке с какой-то грустью

Часто он вспоминал.

Десять лет пролетело.

Кончилась тишина,

Громом загрохотала

Над родиною война.

Деев дрался на Севере;

В полярной глуши своей

Иногда по газетам

Искал имена друзей.

Однажды нашел Петрова:

«Значит, жив и здоров!»

В газете его хвалили,

На Юге дрался Петров.

Потом, приехавши с Юга,

Кто-то сказал ему,

Что Петров, Николай Егорыч,

Геройски погиб в Крыму

Деев вынул газету,

Спросил: «Какого числа?» —

И с грустью понял, что почта

Сюда слишком долго шла...

А вскоре в один из пасмурных

Северных вечеров

К Дееву в полк назначен

Был лейтенант Петров.

Деев сидел над картой

При двух чадящих свечах.

Вошел высокий военный,

Косая сажень в плечах.

В первые две минуты

Майор его не узнал.

Лишь басок лейтенанта

О чем-то напоминал.

— А ну, повернитесь к свету, —

И свечку к нему поднес.

Все те же детские губы,

Тот же курносый нос.

А что усы — так ведь это

Сбрить! — и весь разговор.

— Ленька? — Так точно, Ленька,

Он самый, товарищ майор!

— Значит, окончил школу,

Будем вместе служить.

Жаль, до такого счастья

Отцу не пришлось дожить. —

У Леньки в глазах блеснула

Непрошеная слеза.

Он, скрипнув зубами, молча

Отер рукавом глаза.

И снова пришлось майору,

Как в детстве, ему сказать:

— Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла! —

Такая уж поговорка

У майора была.

А через две недели

Шел в скалах тяжелый бой,

Чтоб выручить всех, обязан

Кто-то рискнуть собой.

Майор к себе вызвал Леньку,

Взглянул на него в упор.

— По вашему приказанью

Явился, товарищ майор.

— Ну что ж, хорошо, что явился.

Оставь документы мне.

Пойдешь один, без радиста,

Рация на спине.

И через фронт, по скалам,

Ночью в немецкий тыл

Пройдешь по такой тропинке,

Где никто не ходил.

Будешь оттуда по радио

Вести огонь батарей.

Ясно? — Так точно, ясно.

— Ну, так иди скорей.

Нет, погоди немножко. —

Майор на секунду встал,

Как в детстве, двумя руками

Леньку к себе прижал:

— Идешь на такое дело,

Что трудно прийти назад.

Как командир, тебя я

Туда посылать не рад.

Но как отец... Ответь мне:

Отец я тебе иль нет?

— Отец, — сказал ему Ленька

И обнял его в ответ.

— Так вот, как отец, раз вышло

На жизнь и смерть воевать,

Отцовский мой долг и право

Сыном своим рисковать,

Раньше других я должен

Сына вперед посылать.

Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла! —

Такая уж поговорка

У майора была.

— Понял меня? — Все понял.

Разрешите идти? — Иди! —

Майор остался в землянке,

Снаряды рвались впереди.

Где-то гремело и ухало.

Майор следил по часам.

В сто раз ему было б легче,

Если бы шел он сам.

Двенадцать... Сейчас, наверно,

Прошел он через посты.

Час... Сейчас он добрался

К подножию высоты.

Два... Он теперь, должно быть,

Ползет на самый хребет.

Три... Поскорей бы, чтобы

Его не застал рассвет.

Деев вышел на воздух —

Как ярко светит луна,

Не могла подождать до завтра,

Проклята будь она!

Всю ночь, шагая как маятник,

Глаз майор не смыкал,

Пока по радио утром

Донесся первый сигнал:

— Все в порядке, добрался.

Немцы левей меня,

Координаты три, десять,

Скорей давайте огня! —

Орудия зарядили,

Майор рассчитал все сам,

И с ревом первые залпы

Ударили по горам.

И снова сигнал по радио:

— Немцы правей меня,

Координаты пять, десять,

Скорее еще огня!

Летели земля и скалы,

Столбом поднимался дым,

Казалось, теперь оттуда

Никто не уйдет живым.

Третий сигнал по радио:

— Немцы вокруг меня,

Бейте четыре, десять,

Не жалейте огня!

Майор побледнел, услышав:

Четыре, десять — как раз

То место, где его Ленька

Должен сидеть сейчас.

Но, не подавши виду,

Забыв, что он был отцом,

Майор продолжал командовать

Со спокойным лицом:

«Огонь!» — летели снаряды.

«Огонь!» — заряжай скорей!

По квадрату четыре, десять

Било шесть батарей.

Радио час молчало,

Потом донесся сигнал:

— Молчал: оглушило взрывом.

Бейте, как я сказал.

Я верю, свои снаряды

Не могут тронуть меня.

Немцы бегут, нажмите,

Дайте море огня!

И на командном пункте,

Приняв последний сигнал,

Майор в оглохшее радио,

Не выдержав, закричал:

— Ты слышишь меня, я верю:

Смертью таких не взять.

Держись, мой мальчик: на свете

Два раза не умирать.

Никто нас в жизни не может

Вышибить из седла! —

Такая уж поговорка

У майора была.

В атаку пошла пехота —

К полудню была чиста

От убегавших немцев

Скалистая высота.

Всюду валялись трупы,

Раненый, но живой

Был найден в ущелье Ленька

С обвязанной головой.

Когда размотали повязку,

Что наспех он завязал,

Майор поглядел на Леньку

И вдруг его не узнал:

Был он как будто прежний,

Спокойный и молодой,

Все те же глаза мальчишки,

Но только... совсем седой.

Он обнял майора, прежде

Чем в госпиталь уезжать:

— Держись, отец: на свете

Два раза не умирать.

Ничто нас в жизни не может

Вышибить из седла! —

Такая уж поговорка

Теперь у Леньки была...

Вот какая история

Про славные эти дела

На полуострове Среднем

Рассказана мне была.

А вверху, над горами,

Все так же плыла луна,

Близко грохали взрывы,

Продолжалась война.

Трещал телефон, и, волнуясь,

Командир по землянке ходил,

И кто-то так же, как Ленька,

Шел к немцам сегодня в тыл.

* * *

Майор привёз мальчишку на лафете.

Погибла мать. Сын не простился с ней.

За десять лет на том и этом свете

Ему зачтутся эти десять дней.

Его везли из крепости, из Бреста.

Был исцарапан пулями лафет.

Отцу казалось, что надёжней места

Отныне в мире для ребёнка нет.

Отец был ранен, и разбита пушка.

Привязанный к щиту, чтоб не упал,

Прижав к груди заснувшую игрушку,

Седой мальчишка на лафете спал.

Мы шли ему навстречу из России.

Проснувшись, он махал войскам рукой...

Ты говоришь, что есть ещё другие,

Что я там был и мне пора домой...

Ты это горе знаешь понаслышке,

А нам оно оборвало сердца.

Кто раз увидел этого мальчишку,

Домой прийти не сможет до конца.

Я должен видеть теми же глазами,

Которыми я плакал там, в пыли,

Как тот мальчишка возвратится с нами

И поцелует горсть своей земли.

За всё, чем мы с тобою дорожили,

Призвал нас к бою воинский закон.

Теперь мой дом не там, где прежде жили,

А там, где отнят у мальчишки он.

* * *

Всю жизнь любил он рисовать войну.

Беззвёздной ночью наскочив на мину,

Он вместе с кораблем пошёл ко дну,

Не дописав последнюю картину.

Всю жизнь лечиться люди шли к нему,

Всю жизнь он смерть преследовал жестоко

И умер, сам привив себе чуму,

Последний опыт кончив раньше срока.

Всю жизнь привык он пробовать сердца.

Начав ещё мальчишкою с «ньюпора»,

Он в сорок лет разбился, до конца

Не испытав последнего мотора.

Никак не можем помириться с тем,

Что люди умирают не в постели,

Что гибнут вдруг, не дописав поэм,

Не долечив, не долетев до цели.

Как будто есть последние дела,

Как будто можно, кончив все заботы,

В кругу семьи усесться у стола

И отдыхать под старость от работы...

* * *

Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины,

Как шли бесконечные, злые дожди,

Как кринки несли нам усталые женщины,

Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слёзы они вытирали украдкою,

Как вслед нам шептали: «Господь вас спаси!»

И снова себя называли солдатками,

Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем вёрстами,

Шёл тракт, на пригорках скрываясь из глаз:

Деревни, деревни, деревни с погостами,

Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,

Крестом своих рук ограждая живых,

Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся

За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —

Не дом городской, где я празднично жил,

А эти просёлки, что дедами пройдены,

С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою

Дорожной тоской от села до села,

Со вдовьей слезою и с песнею женскою

Впервые война на просёлках свела.

Ты помнишь, Алёша: изба под Борисовом,

По мёртвому плачущий девичий крик,

Седая старуха в салопчике плисовом,

Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?

Но, горе поняв своим бабьим чутьём,

Ты помнишь, старуха сказала: «Родимые,

Покуда идите, мы вас подождём».

«Мы вас подождём!» — говорили нам пажити.

«Мы вас подождём!» — говорили леса.

Ты знаешь, Алёша, ночами мне кажется,

Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища

На русской земле раскидав позади,

На наших глазах умирали товарищи,

По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока ещё милуют.

Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,

Я все-таки горд был за самую милую,

За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,

Что русская мать нас на свет родила,

Что, в бой провожая нас, русская женщина

По-русски три раза меня обняла.

Жди меня

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Жёлтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придёт,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждёт.

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души...

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: «Повезло».

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой, —

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

Лев Гумилёв

Наступление

Мы шли дорогой русской славы,

Мы шли грозой чужой земле,

И лик истерзанной Варшавы,

Мелькнув, исчез в январской мгле.

А впереди цвели пожары,

Дрожала чуждая земля,

Узнали тяжесть русской кары

Её леса, её поля.

Но мы навеки будем правы

Пред вами, прежние века.

Опять дорогой русской славы

Прошли славянские войска.

Анна Ахматова

* * *

Птицы смерти в зените стоят.

Кто идёт выручать Ленинград?

Не шумите вокруг — он дышит,

Он живой ещё, он всё слышит:

Как на влажном балтийском дне

Сыновья его стонут во сне,

Как из недр его вопли: «Хлеба!»

До седьмого доходят неба...

Но безжалостна эта твердь.

И глядит из всех окон — смерть.

И стоит везде на часах

И уйти не пускает страх.

Клятва

И та, что сегодня прощается с милым, —

Пусть боль свою в силу она переплавит.

Мы детям клянёмся, клянёмся могилам,

Что нас покориться никто не заставит.

Победителям

Сзади Нарвские были ворота,

Впереди была только смерть...

Так советская шла пехота

Прямо в жёлтые жерла «Берт».

Вот о вас и напишут книжки:

«Жизнь свою за други своя»,

Незатейливые парнишки —

Ваньки, Васьки,

Алёшки, Гришки, —

Внуки, братики, сыновья!

Мужество

Мы знаем, что ныне лежит на весах

И что совершается ныне.

Час мужества пробил на наших часах,

И мужество нас не покинет.

Не страшно под пулями мёртвыми лечь,

Не горько остаться без крова,

И мы сохраним тебя, русская речь,

Великое русское слово.

Свободным и чистым тебя пронесём,

И внукам дадим, и от плена спасём

Навеки.

Александр Твардовский

* * *

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они — кто старше, кто моложе —

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь, —

Речь не о том, но всё же, всё же, всё же...

Анатолий Жигулин

Калина

На русском Севере —

Калина красная,

Края лесистые,

Края озёрные.

А вот у нас в степи

Калина — разная,

И по логам растёт

Калина чёрная.

Калина чёрная

На снежной замети —

Как будто пулями

Всё изрешечено.

Как будто горечью

Далёкой памяти

Земля отмечена,

Навек отмечена.

Окопы старые

Закрыты пашнями.

Осколки острые

Давно поржавели.

Но память полнится

Друзьями павшими,

И сны тревожные

Нас не оставили.

И сердцу видится

Доныне страшная

Войной пробитая

Дорога торная.

И кровью алою —

Калина красная.

И горькой памятью —

Калина чёрная.

Калина красная

Дроздами склёвана.

Калина чёрная

Растёт — качается.

И память горькая,

Печаль суровая

Всё не кончается,

Всё не кончается...

* * *

Мой бедный мозг, мой хрупкий разум,

Как много ты всего хранишь!

И всё больнее с каждым разом

Тревожно вслушиваться в тишь.

В глухую тишь безмолвной думы,

Что не отступит никогда,

Где, странны, пёстры и угрюмы,

Живут ушедшие года.

Там всё по-прежнему, как было.

И майский полдень, и пурга.

И друга черная могила,

И жёсткое лицо врага...

Там жизнь моя войной разбита

На дальнем-дальнем рубеже...

И даже то, что позабыто,

Живёт невидимо в душе.

Живёт, как вербы у дороги,

Как синь покинутых полей,

Как ветер боли и тревоги

Над бедной родиной моей.

* * *

Жизнь! Нечаянная радость.

Счастье, выпавшее мне.

Зорь вечерняя прохладность,

Белый иней на стерне.

И война, и лютый голод.

И тайга — сибирский бор.

И колючий, жгучий холод

Ледяных гранитных гор.

Всяко было, трудно было

На земле твоих дорог.

Было так, что уходила

И сама ты из-под ног.

Как бы ни было тревожно,

Говорил себе: держись!

Ведь иначе невозможно,

Потому что это — жизнь.

Всё приму, что мчится мимо

По дорогам бытия...

Жаль, что ты неповторима,

Жизнь прекрасная моя.

Николай Заболоцкий

В этой роще берёзовой

В этой роще берёзовой,

Вдалеке от страданий и бед,

Где колеблется розовый

Немигающий утренний свет,

Где прозрачной лавиною

Льются листья с высоких ветвей, —

Спой мне, иволга, песню пустынную,

Песню жизни моей.

Пролетев над поляною

И людей увидав с высоты,

Избрала деревянную

Неприметную дудочку ты,

Чтобы в свежести утренней,

Посетив человечье жильё,

Целомудренно бедной заутреней

Встретить утро моё.

Но ведь в жизни солдаты мы,

И уже на пределах ума

Содрогаются атомы,

Белым вихрем взметая дома.

Как безумные мельницы,

Машут войны крылами вокруг.

Где ж ты, иволга, леса отшельница?

Что ты смолкла, мой друг?

Окружённая взрывами,

Над рекой, где чернеет камыш,

Ты летишь над обрывами,

Над руинами смерти летишь.

Молчаливая странница,

Ты меня провожаешь на бой,

И смертельное облако тянется

Над твоей головой.

За великими реками

Встанет солнце, и в утренней мгле

С опалёнными веками

Припаду я, убитый, к земле.

Крикнув бешеным вороном,

Весь дрожа, замолчит пулемёт.

И тогда в моём сердце разорванном

Голос твой запоёт.

И над рощей берёзовой,

Над берёзовой рощей моей,

Где лавиною розовой

Льются листья с высоких ветвей,

Где под каплей божественной

Холодеет кусочек цветка, —

Встанет утро победы торжественной

На века.

Ольга Берггольц

Блокадная ласточка

Весной сорок второго года

множество ленинградцев

носило на груди жетон —

ласточку с письмом в клюве.

Сквозь года, и радость, и невзгоды

вечно будет мне сиять одна —

та весна сорок второго года,

в осаждённом городе весна.

Маленькую ласточку из жести

я носила на груди сама.

Это было знаком доброй вести,

это означало: «Жду письма».

Этот знак придумала блокада.

Знали мы, что только самолёт,

только птица к нам, до Ленинграда,

с милой-милой родины дойдёт.

...Сколько писем с той поры мне было.

Отчего же кажется самой,

что доныне я не получила

самое желанное письмо?!

Чтобы к жизни, вставшей за словами,

к правде, влитой в каждую строку,

совестью припасть бы, как устами

в раскалённый полдень — к роднику.

Кто не написал его? Не выслал?

Счастье ли? Победа ли? Беда?

Или друг, который не отыскан

и не узнан мною навсегда?

Или где-нибудь доныне бродит

то письмо, желанное, как свет?

Ищет адрес мой и не находит

и, томясь, тоскует: где ж ответ?

Или близок день, и непременно

в час большой душевной тишины

я приму неслыханной, нетленной

весть, идущую ещё с войны...

О, найди меня, гори со мною,

ты, давно обещанная мне

всем, что было, — даже той смешною

ласточкой, в осаде, на войне...

* * *

О друг, я не думала, что тишина

Страшнее всего, что оставит война.

Так тихо, так тихо, что мысль о войне

Как вопль, как рыдание в тишине.

Здесь люди, рыча, извиваясь, ползли,

Здесь пенилась кровь на вершок от земли...

Здесь тихо, так тихо, что мнится — вовек

Сюда не придёт ни один человек,

Ни пахарь, ни плотник и ни садовод —

никто, никогда, никогда не придёт.

Так тихо, так немо — не смерть и не жизнь.

О, это суровее всех укоризн.

Не смерть и не жизнь — немота, немота —

Отчаяние, стиснувшее уста.

Безмирно живущему мёртвые мстят:

Всё знают, всё помнят, а сами молчат.

Встреча с Победой

— Здравствуй...

Сердцем, совестью, дыханьем,

всею жизнью говорю тебе:

— Здравствуй, здравствуй.

Пробил час свиданья,

светозарный час в людской судьбе.

Я четыре года самой гордой —

русской верой — верила, любя,

что дождусь — живою или мёртвой,

всё равно, — но я дождусь тебя.

Вот я дождалась тебя — живою...

— Здравствуй...

Что ещё тебе сказать?

Губы мне свело священным зноем,

слезы опаляют мне глаза.

Ты прекраснее, чем нам мечталось,

свет безмерный,

слава,

сила сил.

Ты — как день, когда Земля рождалась,

вся в заре, в сверкании светил.

Ты цветеньем яблоневым белым

осыпаешь землю с высоты.

Ты отрадней песни колыбельной,

полная надежды и мечты.

Ты — такая... Ты пришла такая...

Ты дохнула в мир таким теплом...

Нет, я слова для тебя не знаю.

Ты — Победа. Ты превыше слов.

Счастье грозное твоё изведав,

зная тернии твоих путей,

я клянусь тебе, клянусь, Победа,

за себя и всех своих друзей, —

я клянусь, что в жизни нашей новой

мы не позабудем ничего:

ни народной драгоценной крови,

пролитой за это торжество,

ни твоих бессмертных ратных буден,

ни суровых праздников твоих,

ни твоих приказов не забудем,

но во всем достойны будем их.

Я клянусь так жить и так трудиться,

чтобы Родине цвести, цвести...

Чтоб вовек теперь её границы

никаким врагам не перейти.

Пусть же твой огонь неугасимый

в каждом сердце светит и живёт

ради счастья Родины любимой,

ради гордости твоей, Народ.

Булат Окуджава

Совесть, благородство и достоинство

Совесть, Благородство и Достоинство —

вот оно, святое наше воинство.

Протяни ему свою ладонь,

за него не страшно и в огонь.

Лик его высок и удивителен.

Посвяти ему свой краткий век.

Может, и не станешь победителем,

но зато умрешь, как человек.

Семён Гудзенко

* * *

Я в гарнизонном клубе за Карпатами

читал об отступлении, читал

о том, как над убитыми солдатами

не ангел смерти, а комбат рыдал.

И слушали меня, как только слушают

друг друга люди взвода одного.

И я почувствовал, как между душами

сверкнула искра слова моего.

У каждого поэта есть провинция.

Она ему ошибки и грехи,

все мелкие обиды и провинности

прощает за правдивые стихи.

И у меня есть тоже неизменная,

на карту не внесённая, одна,

суровая моя и откровенная,

далёкая провинция — Война...

Баллада о дружбе

Так

в блиндаже хранят уют

коптилки керосиновой.

Так

дыхание берегут,

когда ползут сквозь минный вой.

Так

раненые кровь хранят,

руками сжав культяпки ног.

...Был друг хороший у меня,

и дружбу молча я берёг.

И дружбы не было нежней.

Пускай мой след

в снегах простыл,—

среди запутанных лыжней

мою

всегда он находил.

Он возвращался по ночам...

Услышав скрип его сапог,

я знал —

от стужи он продрог

или

от пота он промок.

Мы нашу дружбу

берегли,

как пехотинцы берегут

метр

окровавленной земли,

когда его в боях берут.

Но стал

и в нашем дележе

сна

и консервов на двоих

вопрос:

кому из нас двоих

остаться на войне в живых?

И он опять напомнил мне,

что ждёт его в Тюмени сын.

Ну что скажу!

Ведь на войне

я в первый раз

побрил усы.

И, видно,

жизнь ему вдвойне

дороже и нужней,

чем мне.

Час

дал на сборы капитан.

Не малый срок,

не милый срок...

Я совестью себя пытал:

решил,

что дружбу зря берёг.

Мне дьявольски хотелось жить,

пусть даже врозь,

пусть не дружить.

Ну хорошо,

пусть мне идти,

пусть он останется в живых.

Поделит

с кем-нибудь в пути

и хлеб,

и дружбу

на двоих.

И я шагнул через порог...

Но было мне не суждено

погибнуть в переделке этой.

Твердя проклятие одно,

Приполз я на КП

к рассвету.

В землянке

рассказали мне,

что по моей лыжне ушёл он.

Так это он

всю ночь

в огне

глушил их исступленно толом

Так это он

из-за бугра

бил наповал из автомата!

Так это он

из всех наград

избрал одну —

любовь солдата!

Он не вернулся.

Мне в живых

считаться,

числиться по спискам.

Но с кем я буду на двоих

делить судьбу

с армейским риском?

Не зря мы дружбу берегли,

как пехотинцы берегут

метр

окровавленной земли,

когда его в боях берут.

* * *

Прожили двадцать лет.

Но за год войны

мы видели кровь

и видели смерть —

просто,

как видят сны.

Я всё это в памяти сберегу:

и первую смерть на войне,

и первую ночь,

когда на снегу

мы спали спина к спине.

Я сына

верно дружить научу, —

и пусть

не придётся ему воевать,

он будет с другом

плечо к плечу,

как мы,

по земле шагать.

Он будет знать:

последний сухарь

делится на двоих.

...Московская осень,

смоленский январь.

Нет многих уже в живых.

Ветром походов,

ветром весны

снова апрель налился.

Стали на время

большой войны

мужественней сердца,

руки крепче,

весомей слова.

И многое стало ясней.

...А ты

по-прежнему не права

я всё-таки стал нежней.

Победитель

Мускулистый, плечистый,

стоит над ручьём.

И светило восходит

за правым плечом.

И солдатских погон

малиновый цвет

повторяет торжественно

майский рассвет.

Он стоит у вербы

на родном берегу,

трёхлинейку привычно

прижав к сапогу.

И от яловых, крепко

подбитых сапог

разбегаются ленты

проезжих дорог.

Он на запад ходил,

на востоке бывал

и свободу гранёным

штыком отстоял.

Победитель стоит —

крутолобый, большой,

с благородной, широкой

и чистой душой.

И его гимнастёрки

зелёный отлив

повторяет расцветку

и пастбищ, и нив.

Это он в сорок пятом

на дымный рейхстаг

поднял красный, крылатый,

простреленный флаг.

Он стоит над прозрачным

весенним ручьём,

и увенчана каска

рассветным лучом.

И родимых небес

голубые шелка

окаймляют штандарт

боевого полка.

Надпись на камне

У могилы святой

встань на колени.

Здесь лежит человек

твоего поколенья.

Ни крестов, ни цветов,

не полощутся флаги.

Серебрится кусок

алюминьевой фляги,

и подсумок пустой,

и осколок гранаты —

неразлучны они

даже с мёртвым солдатом.

Ты подумай о нём,

молодом и весёлом.

В сорок первом

окончил он

среднюю школу.

У него на груди

под рубахой хранится

фотокарточка той,

что жила за Царицей.

...У могилы святой

встань на колени.

Здесь лежит человек

твоего поколенья.

Он живым завещал

город выстроить снова

здесь, где он защищал

наше дело и слово.

Пусть гранит сохранит

прямоту человека,

а стекло — чистоту

сына

трудного века.

Сапёр

Всю ночь по ледяному насту,

по чёрным полыньям реки

шли за сапёром коренастым

обозы,

танки

и полки.

Их вёл на запад

по просекам

простой, спокойный человек.

Прищурившись, смотрел на снег

и мины находил под снегом.

Он шёл всю ночь.

Вставал из лога

рассвет в пороховом дыму.

Настанет мир.

На всех дорогах

поставят памятник ему.

Стихи ко Дню Победы для начальной школы

Стихи к празднику 9 мая для младших школьников

Похожие статьи: