Давыдычев «Многотрудная, полная невзгод и опасностей жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника»
Лев Иванович Давыдычев «Многотрудная, полная невзгод и опасностей жизнь Ивана Семёнова, второклассника и второгодника»
Ивану приходит в голову мысль
Милиционер Егорушкин принёс Ивана к нему домой, сдал родителям и сказал:
— Получите вашего обормота. До того нахулиганился, что захрапел.
Иван, конечно, проснулся, но притворился, что спит. Он подождал, когда уйдёт Егорушкин, пока все в квартире уснут, тихонечко прокрался на кухню, поел хорошенько и снова лёг.
И размечтался. Вот если бы за один день выучить все учебники за все классы! А? Ух, было бы здорово! Прощай, дорогая школа! Сидит Иван на выпускном вечере в президиуме, в самом центре, а выпускают его одного, Ивана.
Играет духовой оркестр.
Выходит директор и говорит:
— Товарищи, мы собрались сюда для того, чтобы выпустить на свободу из школы нашего лучшего ученика, выдающегося человека нашего посёлка, гордость нашу — Ивана Семёнова. Всю жизнь ему не везло. Надо честно сознаться, товарищи, что мы вели себя плохо. Не жалели Ивана нисколечко. Мучили его, воспитывали, заставляли учиться, не заботились о его здоровье. Поэтому он и был самым несчастным человеком на всём белом свете. Но он взял себя в руки и совершил небывалый подвиг — за один день окончил все классы, всю школу. Да здравствует Иван Семёнов! Ура!
Тут Иван сообразил, что ведь всё это показывают по телевизору, и крикнул: «Ура-а!». Была ночь, и никто не услышал его крика.
В окно светила луна.
У Ивана сжалось сердце, когда он подумал: «А вдруг мне не удастся слетать на Луну? Вдруг какой-нибудь Колька Веткин окажется счастливчиком? Или Паша Воробьёв. И уж совсем будет обидно, если я останусь на Земле, а на Луну полетит малявка Алик Соловьёв!.. Нетушки! Я вас всех обскачу. С завтрашнего дня буду отличником — вот увидите. Ведь стоит только мне захотеть, и я буду кем угодно!»
И опять размечтался Иван. Представьте себе: получает он сплошные пятёрки. Никто его больше не ругает, не воспитывает. Все смотрят на него с уважением. Идёт он по школе и слышит, как старшеклассники про него говорят:
— Это Иван Семёнов, знаменитый отличник.
Заснул Иван крепко, сладко.
Ивана будут тащить на буксире
Утром был разговор с отцом. (Ну и любят же поговорить эти взрослые! Нет, чтоб просто сказать, что вёл ты себя плохо, обормот ты такой — и всё!)
— Скоро кончишь дурака валять? — спросил отец.
— Скоро.
— А то ведь надоело с тобой нянчиться. Понял?
— Понял.
— Тебе хоть немного стыдно?
— Стыдно.
— Немного, средне или очень?
— Очень.
— Больше не будешь?
— Нет о
И ещё минут десять! Так и хочется сказать: «Да что я, маленький, что ли? Не понимаю? Всё я прекрасно понимаю, но не везёт мне. Я бы рад хорошо себя вести, но не получается!»
Вышел Иван на кухню, а там мама спрашивает:
— Скоро кончишь дурака валять?
— Скоро.
— А то ведь надоело с тобой нянчиться. Понял?
— Понял.
— Тебе хоть немного стыдно?
— Стыдно.
— Немного, средне или очень?
— Очень.
— Больше не будешь?
— Нет.
И ещё минут десять! И когда в кухне появилась бабушка, Иван затараторил:
— Скоро кончу дурака валять, потому что тебе надоело со мной нянчиться. Мне стыдно очень. Больше не буду.
— Ненаглядный ты мой! — воскликнула бабушка, — И всё-то ты понимаешь, бесценный!
Выбежав на улицу, Иван, конечно, тут же забыл обо всём, даже о том, что с сегодняшнего дня решил стать отличником.
Для него идти по улице — всё равно что кино смотреть, а может, ещё и интересней. Кошку на окошке увидел — «мяу, мяу», — поздоровался.
Собака мимо бежала — «гав, гав» ей сказал.
«Кар! кар!» — ворону передразнил.
Стайку воробьёв разогнал.
Взглядом проводил самолёт и погудел, как мотор.
Попробовал грузовик обогнать.
Девочке подножку подставил.
Все вывески прочитал и ещё складывал их, получалось интересно:
БАКАНОМ
ГАСТРОЛЕЯ
Около парикмахерской в зеркале состроил себе шестьдесят четыре рожицы.
Две старушки беседовали — послушал.
Впереди лейтенант шёл — Иван за ним в ногу кварталов пять прошагал.
И вдруг вспомнил: школа!
Почесал затылок, скомандовал:
— В школу бегом — марш!
Только пятки замелькали. Бежал, бежал, запыхался. Остановился, огляделся и давай хохотать — не в ту ведь сторону бежал!
— Гвардии рядовой Семёнов, обратно шагом марш! Раз, два, левой! Раз, два, левой!
Кошку на окошке увидел — «мяу, мяу» — поздоровался.
Попробовал грузовик обогнать.
Собака мимо бежала — «гав! гав!» ей сказал.
Три старушки спорили — послушал.
Около парикмахерской в зеркале сам себе шестнадцать раз кулак показал.
И вдруг весело стало — поплясал немного.
Пришёл в школу усталый, еле дышит.
— Почему опять опоздал? — спрашивает Анна Антоновна. — Проспал?
— Нет.
— А что случилось?
— Ничего.
— Почему же опоздал?
— По улице шёл и... опоздал.
— Все по улице шли, а опоздал только ты. Почему?
— Не знаю.
— Не знаешь, — с укоризной сказала Анна Антоновна. — Тебе хоть немного стыдно?
— Стыдно. — Иван тяжело вздохнул. — Очень стыдно. Всем надоело со мной нянчиться. Я больше не буду.
— А мы тебе не верим! — крикнул Паша.
— Мы всем классом решили, что тебе необходим буксир, — сказала Анна Антоновна.
— Какой буксир? — удивился Иван.
— Который тебя тащить будет! — крикнул Колька.
— Куда тащить?
— Мы найдём для тебя самого лучшего ученика из четвёртых классов, — объяснила Анна Антоновна. — Он поможет тебе учиться.
— А я и без буксира могу, — с гордостью сказал Иван. — Я ещё вчера решил круглым отличником стать.
Тут раздался такой хохот, что Иван тоже захохотал. И чем громче смеялись ребята, тем громче смеялся Иван.
Собачья жизнь
Домой из школы Иван шёл один.
Настроение у него было... охо-хо! Испортилось у него настроение. «Вот всегда так бывает, — размышлял он, — только соберёшься что-нибудь хорошее сделать — помешают. Буксир какой-то выдумали! Будто я сам не могу отличником стать. Ну, дело ваше... Вы этот буксир выдумали, вы и отвечать будете».
— Здорово живём, Семёнов! — окликнул его гревшийся на солнышке дед Голова Моя Персона. — Как жизнь шпионская?
Хотел Иван с горя мимо пройти, но вспомнил, что дед — мастер рассказывать разные истории, и присел рядом.
— Что смурый такой? — продолжал расспрашивать дед. — Двоечки мучают? У меня вот тоже беда. Можно сказать, несчастный случай. Надо нам с Был- хвостом работу менять. Уж где только мы с ним ни работали, а отовсюду я из-за него уходил.
— А почему, дедушка?
— Друг он мой. Не важно, что пёс, а важно, что друг. Не могу я его бросить. А его отовсюду вежливо просят удалиться. Собачья у него жизнь! Характер у него уж больно невозможный. Вредный, я бы сказал. С виду пёс смирный, а засоня и лодырь. А вдруг вот найдёт на него... ужас! Вот в кинотеатре мы с ним работали. Красота. Днём сплю, вечером кино смотрю, ночью дежурю, караулю. Так этот пёс, будь он неладен, вдруг решил тоже в кино ходить. Пролезет в зал, пол сеанса сидит смирно, а потом — как начнёт лаять! Все с мест повскакивают, крики, а он от криков совсем одуреет и под стульями носится. Ну, привяжу я его на верёвку, а он скулит, прощения просит. «Дай, — говорю, — честное собачье слово, что больше не будешь». Он мордой кивает. Отвяжу я его. И опять старая история. Пришлось нам другую работу искать. Приняли нас в аптеку. Тоже красота! А там ночью дежурная старушка сидела. Кому ночью лекарство потребуется, тот постучит, старушка проснётся и выдаст лекарство. Удобно. И кто это пса научил в окно стучать? Ума не приложу. Подойдет он к окну и лапой стук-стук. Старушка просыпается, бежит открывать, а на крыльце Был- хвост сидит. Улыбается, дурак. Терпела старушка, терпела и заявила начальству: «Или я, или пёс!» Пошли мы новую работу искать. Вот в эту контору устроились... — дед махнул рукой и замолчал.
— Ну и что, дедушка?
— Ох... Даже и говорить страшно. Думается мне, что Былхвост лунатиком сделался.
— Лунатиком? — оживился Иван. — Это как?
— А вот так. Ночь. Тьма кромешная. Бывало, друг мой храпит вовсю. Пока есть не захочет. А сейчас ни с того ни с сего встанет и — пошёл! Прямо! А глаза закрыты! Спит! — в ужасе крикнул дед. — Стоя спит! На ходу спит! Лунатик! Вот какие дела, голова моя персона.
— Так пусть он себе гуляет, дедушка.
— А вдруг его на крышу потянет? Лунатики, говорят, даже по проводам ходят.
— А почему их лунатиками называют?
— Так ведь без луны-то лунатиков не бывает, — ответил дед. — Тут всё дело в луне. Она на них действует.
Ивану эта болезнь понравилась. Только не знал он: как ею заболеть?
Задумался.
И — придумал.
«Вот это буксир!»
После звонка с последнего урока Анна Антоновна задержала весь класс.
— Сейчас придёт... — сказала она.
— Буксир! — крикнул Колька Веткин.
Приоткрылась дверь, и раздался голос.
— Можно?
— Входи, входи, — пригласила Анна Антоновна.
В класс вошла девочка.
— Буксир! — закричал Колька Веткин. — Вот это буксир, я понимаю! — И захохотал, будто Чарли Чаплина увидел.
Но больше никто не рассмеялся.
Иван втянул свою большую голову в плечи.
Дело в том, что если бы эта девочка родилась мальчиком, то из неё (то есть из него) получился бы борец или боксёр самого тяжёлого веса. Эта четвероклассница ростом была как семиклассница, а может быть, и больше.
Звали её Аделаида.
Дочь крокодила
Стоял на улице киоск с вывеской «Мороженое». В киоске сидела тётя. Один зуб у тёти был не простой, а золотой. Когда на него попадал солнечный луч, зуб сверкал, как прожектор.
Ребята говорили, что раньше на месте этого зуба у тёти рос клык. Потом его кто-то выбил, и она вставила себе золото.
Конечно, к взрослым надо относиться с уважением. Взрослые — это, в общем, неплохие люди. Но у них есть один недостаток: они часто забывают, что в своё время сами были маленькими. Они забыли, например, что внутри каждого мальчишки вставлен моторчик. И этот моторчик вырабатывает так много энергии, что если мальчишка посидит спокойно больше, чем семнадцать минут, то может взорваться. Поэтому и приходится бегать сломя голову, драться, кусаться, обзываться — только бы не взорваться!
Бывают среди взрослых и плохие люди, даже очень плохие. Это я вам говорю по секрету, и вы уж меня, пожалуйста, не выдавайте. Подрастёте — сами увидите, что я прав.
Сейчас же разговор идёт только о тёте с золотым зубом. Паша Воробьев назвал её однажды крокодилом.
— Какой же она крокодил? — удивился Колька Веткин. — Крокодил — это он. А она — это она.
— Значит, крокодил женского рода, — заключил Паша.
Так тётю и стали звать.
Почему же к ней такое отношение?
Попросту говоря, тётя эта была страшная злюка. Если бы разрешили есть людей, то она в первый же день съела бы человек пять.
Ох, и злая была!
Мороженое стоит одиннадцать копеек, а вам дома дали двенадцать — гривенник и двоечку.
Вы бегом к киоску.
— Дайте мороженку!
Глаза у тёти округляются, лицо наливается красной краской, и тётя кричит на весь посёлок нечеловеческим голосом:
— Нету сдачи!
И тут вы хоть головой об киоск бейтесь, мороженки вы не получите. Ни за что.
И даже если вы сбегаете в ближайший магазин, и разменяете деньги, и принесёте тёте ровно одиннадцать копеек, то не думайте, что мороженка у вас в руках. Как бы не так!
Вполне может случиться, что тётя в это время жуёт. И на все ваши просьбы она будет кричать нечеловеческим голосом:
— У меня обед! Все люди едят, а мне нельзя?! — и ещё кулаком пригрозит.
А жевать она может долго. Скопится огромная очередь, а тётя жуёт и жуёт.
Наконец, всё съела. Так вы думаете, что теперь получите мороженку! Вряд ли. Тётя крикнет:
— Пить захотела!
И сколько бы вы её ни просили продать вам мороженку, тётя будет кричать, поблескивая золотым зубом:
— Все люди пьют, а мне нельзя? — И ещё кулаком погрозит.
И уйдет на другой конец посёлка к другому киоску, где торгуют газированной водой. Пьёт тётя медленно и не меньше семи стаканов.
Я бы не стал о ней рассказывать, если бы у неё не было дочери по имени Аделаида.
Страшное условие
Вот кто она была, эта девочка, из которой получился бы боксёр или борец самого тяжёлого веса, если бы она родилась мальчиком.
И у неё тоже был золотой зуб на том же месте, что и у мамаши, и он тоже сверкал, как прожектор, когда на него попадал солнечный луч.
Итак, Колька крикнул:
— Вот это буксир, я понимаю! — И захохотал, будто Чарли Чаплина увидел. Как вы помните, больше никто не рассмеялся.
Аделаида взглянула на Кольку и сказала:
— Плохо будет тому, кто обзовёт меня хоть ещё один раз.
И все поняли, что обзывать её просто опасно — это вам не малявка Алик Соловьёв.
— Который? — спросила Аделаида.
Все повернули головы в сторону Ивана.
— Я, — еле живой от стыда и страха, ответил он.
— Ну как? — спросила Анна Антоновна. — Согласна взять на буксир?
— Согласна. Но с одним условием.
— Каким условием? — хором спросил класс.
— Чтобы он не жаловался, — ответила Аделаида. Иван спросил тихо:
— А чего мне жаловаться-то?
— А я стукнуть могу, — объяснила Аделаида, и её золотой зуб сверкнул, как прожектор. — Характер у меня страшный. Разозлюсь и — стукну.
Тут Иван совсем растерялся и проговорил:
— Я бы тебе тоже стукнул с удовольствием, но с девчонками драться нельзя.
— Правильно, — согласилась Аделаида, — потому что они слабее. А со мной можно. Я сильная. Но предупреждаю: драться со мной очень опасно.
— Почему? — хором спросил класс.
— Я силы рассчитывать не умею, — сказала Аделаида, — так стукнуть могу... — она тяжело вздохнула.
— Как? — опять спросил класс.
— А так... — Аделаида показала свой большущий кулак. — Видите? Раз и — вызывайте «Скорую помощь».
Класс притих.
И никто не заметил, как улыбается Анна Антоновна.
— Я не согласен, — дрожащим голосом пробормотал Иван. — Это что же получается? Буксир обязан тащить, а не бить.
— А я и не собираюсь тебя бить, — сказала Аделаида. — Если ты меня слушаться будешь, зачем мне тебя бить?
— Значит, договорились, — сказала Анна Антоновна.
Иван выдаёт себя за лунатика
Впереди, боязливо втянув голову в плечи, шёл Иван.
За ним широко и тяжело шагала Аделаида. А на некотором от неё расстоянии стайкой семенили ребята.
Вдруг Иван резко остановился, обернулся и радостно закричал:
— Вольной ведь я!
Подошли ребята. Аделаида спросила:
— Чем ты болен?
— Лунатик я, — гордо ответил Иван. — Ночами- то я не сплю. По крышам гуляю, по столбам прыгаю, по проводам хожу. Устану, не высплюсь — какая тут может быть учёба?
Ребята смотрели на него с удивлением.
— А почему тогда не лечишься? — спросил Колька.
— Лечусь, да ничего не помогает.
— А не врёшь? — спросила Аделаида.
— Можете проверить, — ответил Иван, — пожалуйста, в любую ночь выходите и проверяйте.
Ребята восторженно загалдели.
— Тише, мелюзга! — прикрикнула Аделаида. — Проверим лунатика. Когда по крышам ходишь?
— Ну... часов так с двенадцати до... до самого утра! Иногда вы уже в школу идёте, а я всё ещё по крышам скок-скок.
— А где?
— А везде. Сначала на нашу крышу влезаю. Потом прыг-прыг до клуба. Потом по проводам, по столбам!
— И не падаешь?
— Могу и упасть. Тогда уж смерть. — Иван подмигнул притихшим ребятам. — Очень серьёзная болезнь.
— Вот это болезнь, я понимаю! — с завистью прошептал Колька. — А как тебе заболеть удалось?
— Не помню.
— А если тебя верёвками на ночь связывать? — спросил Паша.
— Пробовали. Но я любую верёвку раз и — пошёл дальше.
— А цепью если?
— То же самое получается.
— Ладно, ладно, — грозно проговорила Аделаида, сверкнув золотым зубом. — Всю ночь буду за тобой смотреть. И если ты наврал... — она погрозила большущим кулаком.
— Пожалуйста, смотри, проверяй сколько тебе угодно, — храбрился Иван. — Но учти: болезнь заразная. Тут один за мной подглядывал, так теперь ночами вместе со мной по крышам скачет. Понятно?
— Никаких болезней я не боюсь, — спокойно произнесла Аделаида. — Я очень здоровая.
— Моё дело предупредить, — упавшим голосом пробормотал Иван.
— А моё дело... — Аделаида опять погрозила ему своим большим кулаком.
И когда она скрылась за углом, Иван сквозь зубы процедил:
— Как бы я тебя на буксир не взял, крокодильская ты дочь!
Похожие статьи:
Пивоварова «Как меня учили музыке»
Нет комментариев. Ваш будет первым!