Былина «Добрыня и змей»

Добрынюшке-то матушка говаривала,

Да Никитичу-то матушка наказывала:

«Ты не езди-ка далече во чисто поле,

На ту на гору да Сорочинскую,

Не топчи-ка ты младых змеёнышей,

Ты не выручай-ка полонов да русскиих,

Не куплись, Добрыня, во Пучай-реке —

Пучай-река очень свирепая,

Середняя-то струйка как огонь сечёт».

Добрыня своей матушки не слушался,

Как он едет далече во чисто поле

На ту на гору на Сорочинскую.

Потоптал он младых змеёнышей,

Повыручал он полонов да русскиих.

Богатырско его сердце распотелося,

Распотелося сердце, нажаделося.

Он приправил своего добра коня,

Он добра коня, да ко Пучай-реке.

Он слезал, Добрыня, со добра коня,

Да снимал Добрыня платье цветное,

Он забрёл за струечку за первую,

Да забрёл за струечку за среднюю,

Говорил сам да таково слово:

«Мне, Добрынюшке, матушка говаривала,

Мне, Никитичу, маменька наказывала:

Что не езди-ка далече во чисто поле

На ту на гору на Сорочинскую,

Не топчи-ка младых змеёнышей,

Не выручай полонов да русскиих

И не куплись, Добрыня, во Пучай-реке, —

Пучай-река очень свирепая,

Середняя струйка как огонь сечёт.

А Пучай-река она кротка-смирна,

Она будто лужа-то дождевая!»

Не успел Добрыня словца смолвити —

Ветра нет, да тучу наднесло,

Тучи нет, да будто дождь дождит,

А дождя-то нет, да только гром гремит,

Гром гремит да свищет молния.

Как летит змеище Горынище

О тыех двенадцати о хоботах.

Добрыня той Змеи не приужахнется,

Говорит Змея ему проклятая:

«Ты теперь, Добрыня, во моих руках!

Захочу — тебя, Добрыню, теперь потоплю,

Захочу — тебя, Добрыню, теперь съем-сожру,

Захочу — тебя, Добрыню, в хобота возьму,

В хобота возьму, Добрыню во нору снесу».

Припадает Змея ко быстрой реке,

А Добрынюшка плавать горазд ведь был:

Он нырнёт на бережок на тамошний,

Он нырнёт на бережок на здешний.

Нет у Добрынюшки добра коня,

Да нет у Добрыни платьев цветныих, —

Только лежит один пухов колпак,

Пухов колпак да земли Греческой,

По весу тот колпак да целых три пуда.

Как ухватил он колпак земли Греческой,

Да шибнёт во Змею во проклятую,

Он отшиб Змее двенадцать хоботов.

Тут упала Змея да во ковыль-траву.

Добрынюшка на ножку поверток был,

Скочит он на змеиные да груди белые.

На кресте у Добрыни был булатный нож,

Хочет он распластать ей груди белые,

А Змея ему, Добрыне, взмолится:

«Ой ты Добрыня сын Никитинич!

Мы положим с тобой заповедь великую:

Тебе не ездити далече во чисто поле

На ту на гору на Сорочинскую,

Не топтать больше младых змеёнышей,

Не выручать полонов да русскиих,

Не купаться тебе, Добрыня, во Пучай-реке

И мне не летать да на Святую Русь,

Не носить людей мне больше русскиих,

Не копить мне полонов да русскиих».

Он повыпустил Змею как с-под колен своих,

Поднялась Змея да вверх под облаку.

Случилось ей лететь да мимо Киев-града,

Увидала она Князеву племянницу,

Молоду Забаву дочь Путятичну,

Идучись по улице по широкой.

Тут припала Змея да ко сырой земле,

Захватила она Князеву племянницу,

Унесла во нору во глубокую.

Тогда солнышко Владимир стольнокиевский

По три дня да тут билич кликал,

А билич кликал да славных рыцарей,

Кто бы мог съездить далече во чисто поле

На ту на гору на Сорочинскую,

Сходить во нору да во глубокую

Достать его, Князеву племянницу,

Молоду Забаву дочь Путятичну.

Говорил Алёшенька Левонтьевич:

«Ах ты солнышко Владимир стольнокиевский!

Ты накинь-ка эту службу да великую

На того Добрыню на Никитича:

У него ведь со Змеёю заповедь положена,

Что ей не летать на Святую Русь,

А ему не ездить далече во чисто поле,

Не топтать-то младых змеёнышей

Да не выручать полонов русскиих, —

Так возьмёт он Князеву племянницу

Молоду Забаву дочь Путятичну

Без бою, без драки-кроволития».

Тут солнышко Владимир стольнокиевский

Как накинул ату службу да великую

На того Добрыню Никитича —

Ему съездить далече во чисто поле

И достать ему Князеву племянницу,

Молоду Забаву дочь Путятичну.

Он пошёл домой, Добрыня, закручинился,

Закручинился Добрыня, запечалился.

Встречает его да родна матушка,

Честна вдова Ефимья Александровна:

«Ой ты рожоно моё дитятко,

Молодой Добрыня сын Никитинич!

Ты что с пиру невесел идёшь?

Знать, место было тебе не по чину,

Знать, чарой на пиру тебя приобнесли,

Аль дурак над тобой насмеялся-де?»

Говорил Добрыня сын Никитинич:

«Ой ты государыня родна матушка,

Ты честна вдова Ефимья Александровна!

Место было мне да по чину,

Чарой на пиру меня не обнесли,

Дурак-то надо мной не насмеялся ведь:

А накинул службу да великую

Солнышко Владимир стольнокиевский,

Что съездить далече во чисто поле

На ту на гору да на высокую,

Мне сходить во нору во глубокую,

Мне достать-то Князеву племянницу,

Молоду Забаву дочь Путятичну».

Говорит Добрыне родна матушка,

Честна вдова Ефимья Александровна:

«Ложись-ка спать да рано с вечера [...],

Мудренее утро будет вечера».

Он вставал по утречку ранёшенько,

Умывался да он белёшенько,

Снаряжался он хорошохонько,

Да идёт на конюшню на стоялую.

А берёт в руки узду он да тесмяную,

А берёт он дедушкова да ведь добра коня,

Он поил Бурка питьём медвяныим,

Он кормил пшеной да белояровой,

Седлал Бурка в сёдлышко черкасское,

Он потнички да клал на потнички,

Он на потнички да клал войлочки,

Клал на войлочки черкасское сёдлышко,

Все подтягивал двенадцать тугих подпругов.

Он тринадцатый клал да ради крепости,

Чтобы добрый конь с-под седла не выскочил,

Добра молодца в чистом поле не вырутил.

Подпруги были шелковые,

А шпеньки у подпруг все булатные,

Пряжки у седла да красна золота.

Тот шёлк не рвётся, булат не трётся,

Красно золото не ржавеет,

Молодец на коне сидит, да сам не стареет.

Поезжал Добрыня сын Никитинич.

На прощанье ему матушка плётку подала,

Сама говорила таково слово:

«Как будешь далече во чистом поле,

На той на горе да на высокия,

Потопчешь младых змеёнышей,

Повыручишь полонов да русскиих,

Как тыи-то младые змеёныши

Подточат у Бурка они щёточки,

Что не может больше Бурушко доскакивать,

А змеёнышей от ног да он отряхивать, —

Ты возьми-ка эту плёточку шёлковую,

А ты бей Бурка да промежу ноги,

Промежу ноги, да промежу уши,

Промежу ноги да межу задние.

Станет твой Бурушко поскакивать,

Змеёнышей от ног да он отряхивать,

Ты притопчешь всех до единого».

Как будет — он далече во чистом поле,

На той на горе да на высокой,

Потоптал он младых змеёнышей.

Как те ли младые змеёныши

Подточили у Бурка они щёточки,

Что не может больше Бурушко поскакивать,

Змеёнышей от ног да он — отряхивать.

Тут молодой Добрыня сын Никитинич

Берёт он плёточку шёлковую,

Он бьёт Бурка да промежу уши,

Промежу уши, да промежу ноги,

Промежу ноги, да между задние.

Тут стал его Бурушко поскакивать,

А змеёнышей от ног да он отряхивать,

Притоптал он всех до единого.

Выходила Змея она проклятая

Из той из норы из глубокой,

Сама говорила таково слово:

«Ах ты эй, Добрынюшка Никитинич!

Ты, знать, порушил свою заповедь.

Зачем стоптал младых змеёнышей,

Почто выручал полоны да русские?»

Говорил Добрыня сын Никитинич:

«Ах ты эй, Змея да ты проклятая!

Чёрт ли тя нёс — да через Киев-град!

Ты зачем взяла Князеву племянницу,

Молоду Забаву дочь Путятичну?

Ты отдай же мне Князеву племянницу:

Без бою, без драки-кроволития!»

Тогда Змея она проклятая

Говорила-то Добрыне да Никитичу:

«Не отдам я тебе Князевой племянницы

Без бою, без драки-кроволития!»

Заводила она бой-драку великую.

Они дрались трои суточки,

Но не мог Добрыня Змею перебить.

Хочет тут Добрыня от Змеи отстать,

Как с небес Добрыне глас гласит:

«Молодой Добрыня сын Никитинич!

Дрался со Змеёй ты трои суточки,

Подерись со Змеёю ещё три часа:

Ты побьёшь Змею да ту проклятую!»

Он подрался со Змеёю ещё три часа,

Он побил Змею да ту проклятую.

Та Змея она кровью пошла.

Стоял у Змеи он трои суточки,

Не мог Добрыня крови переждать.

Хотел Добрыня от крови отстать,

С небес Добрыне опять глас гласит:

«Ах ты эй, Добрыня сын Никитинич!

Стоял у крови ты трои суточки,

Постой у крови да ещё три часа.

Бери своё копьё да бурзамецкое

И бей копьём да во сыру землю,

Сам копью да проговаривай:

Расступись-ка, матушка сыра земля,

На четыре расступись да ты на четверти!

Ты пожри-ка эту кровь да всю змеиную!»

Расступилась тогда матушка сыра земля,

Пожрала она кровь да всю змеиную.

Тогда Добрыня во нору пошёл,

Во те во норы да во глубокие.

Там сидят сорок царей, сорок царевичей,

Сорок королей да королевичей,

А простой-то силы той и смету нет.

Тогда Добрынюшка Никитинич

Говорил-то он царям да он царевичам

И тем королям да королевичам:

«Вы идите нынь туда, откель принесены.

А ты, молода Забава дочь Путятична,

Для тебя я эдак теперь странствовал,

Ты поедем-ка ко граду ко Киеву,

Ай ко ласковому князю ко Владимиру».

Былина «Добрыня и змей»

Былина «Добрыня и змей»

Похожие статьи: